– Не хочешь, не говори, – отступила я. – Я просто так спросила.
– Потом, – она прятала глаза. – Когда повзрослеешь.
– Ладно. – Я помолчала. – А разве четырнадцать лет еще не взрослость?
Мама неопределенно повращала рукой в воздухе. Я решила ее не добивать и ушла к себе. Замесила кукольное тесто и посмотрела на себя в зеркало. У моей мамы нормальные щеки, у меня толстые. В отца? У мамы карие глаза, у меня почти черные. У нее мягкие волосы, у меня жесткие. Они вьются на концах и топорщатся над ушами полукольцами. Мне приходится приглаживать их водой, они высыхают и расправляют крылышки. Крылышками их называет Мишка.
Я позвонила Мишке и велела ему прийти.
– Сними с меня маску, – попросила я.
– Ты ж еще не померла, – засмеялся он.
– Болван! – крикнула я и вдруг заплакала.
– Ты что, Лизка? – испугался Мишка. – Я ж пошутил. Не реви.
Я ревела и терла кулаками глаза, а слезы все не кончались.
– Лизка, ты чего? – бубнил Мишка. – Да я десять масок с тебя сниму. Не реви, Фекла.
– Я не Фекла! – закричала я. – Уйди! Уйди отсюда! Болван!
Мишка протянул ко мне руки, я горстью схватила кукольное тесто и запустила им в его лицо. Оно попало в лоб и потекло вниз. Мишка прихлопнул тесто ладонью и медленно размазал его по всему лицу.
– Сними с меня маску, Ромашова, – серьезно сказал он. – Посмертно.
– У тебя на носу бородавка, – сквозь слезы ответила я.
– У всех болванов на носу бородавки. – Он сковырнул ногтем бородавку из теста.
– Дурак, – проворчала я.
– Болван. – Он собрал глаза в кучку и свесил набок красный язык.
– Дурак, – не согласилась я. – Только дураки в твоем возрасте показывают язык.
– Что приключилось?
– Ничего. Иди, – попросила я и отвернулась. Разговор был окончен.
Мишка потоптался и ушел. Разве можно объяснить, что случилось? Рассказать именно ему, Мишке. Счастливому парню из счастливой семьи. Он все равно не поймет.
Я лепила уменьшенную копию своего лица весь вечер и всю ночь, пока не получилось похоже. Потом высушила феном и наклеила из черного каракуля шевелюру и усы, а на место глаз – черные бусины. Мой воображаемый отец получился похожим на упитанного конокрада. Тогда я постригла его усы щеточкой и подровняла кольца у шевелюры. И он стал копией Гитлера, страдающего базедовой болезнью. Я полюбовалась больным Гитлером и решила отца не искать. Зачем мне такой отец?
Я заснула под утро. Мне снилось, что я иду внутри огромных песочных часов, где вместо песка – гравий, собранный в балконном каньоне. Гравий прогибался под тяжестью тела и шуршал под ногами след в след. Шурш-шурш-шурш.
Мой сон стал моим частным расследованием, только я забыла, что нужно искать. Потому мой сон повторялся вновь и вновь, чтобы я вспомнила свою тайну. Но она так и не вернулась, а времени в песочных часах совсем не осталось.
Мила
Мне повезло, у меня отличные отношения со свекровью. Могло случиться иначе, но случилось, как случилось. Мой муж из профессорской семьи, а я простая девочка из провинции. Его мать уже тогда была ученым секретарем, отец заведовал кафедрой на геофакультете. В первый раз, когда я попала к ним в дом, меня поразила коллекция камней. В кабинете отца Сергея полки ломились от книг и отполированных обломков камней, больших и маленьких, округлых и угловатых, красно-коричневых и желтовато-бурых, зелено-голубых и черно-белых. Я прошлась вдоль стеллажей, провела пальцем по полкам и загляделась на камни, внутри которых росли деревья. На сколах камней поднимались в коричневую горку осенние деревья с пылающей красным рыжей листвой. Виднелись заливные луга, опушки и редкий зеленый лесок на фоне голубого неба. На черных ветках каменных деревьев лежал пушистый снег, а под ним – замерзшие озера, закованные бледно-серым, дымчатым льдом. Я разглядывала их от нечего делать, а потом увлеклась.
– Ты что делаешь? – воскликнул Сергей, войдя в кабинет. – Их нельзя трогать!
Я вздрогнула, и большой камень упал на пол. Я так перепугалась! Мне казалось, никогда больше мне не дождаться сюда приглашения. Сергей подобрал камень двумя пальцами и осторожно поставил на место.
– Это радиоактивные камни, – сказал он. – Знаешь, что теперь будет?
– Нет, – пролепетала я.
– У тебя выпадут волосы, – серьезно сказал он. – Все. Мой отец лысый, как глобус.
– Все? – с ужасом спросила я, а он захохотал как сумасшедший. Он хохотал до тех пор, пока я не треснула его кулаками в грудь.
– Смеешься?
– Видела бы свое лицо, – хохотал он. – Сама бы смеялась.
Я развернулась, чтобы уйти домой и никогда сюда не прийти, а он дернул меня за руку, и я чуть не упала. Мы целовались как сумасшедшие у полок с радиоактивными камнями, внутри которых росли весенние и зимние деревья. Целовались так долго, что я могла потерять не волосы, а последнюю каплю разума, если бы в кабинет не вошла Елена.
– Здравствуйте, – спокойно сказала она.
Я отпрянула от Сергея, и меня обдало жаром.
– Люда в восторге от мохового агата, – с вызовом сказал Сергей.
– Я так и подумала, – засмеялась Елена. – Так вас зовут Людмила?
Я кивнула, не в силах сказать ни слова. Она протянула мне руку; на ней было только обручальное кольцо, и все. Никаких других украшений, слишком скромно для профессорской жены. И слишком простая одежда для секретаря ученого совета. Так мне тогда показалось.
– Елена Анатольевна. Рада знакомству. Пройдемте к столу.
Я вышла в коридор, и меня обдало запахом сдобы. Таким ядреным, что слюнки потекли прямиком на кухню. Елена угощала меня пирогами, пышными и нежными, как бывает только тогда, когда готовишь с душой. Она кормила меня и приговаривала:
– Ешьте, милочка, ешьте. Не то остынут.
Слово «милочка» в ее устах звучало не унизительно, а, напротив, ободряюще. И я успокоилась.
– Какие пироги у вас пушистые и душистые! – воскликнула я.
– Духомяные, – не согласилась она. – Все нужно делать с душой. Готовить тоже. Тогда и пироги всегда будут пышные и духомяные. Духом нашим сильные.
Елена и научила меня печь сдобу, и на готовку мне времени нисколько не жаль. Я оставляю в каждом блюде каплю своей души, чтобы мужикам моим было сильно, тепло и сытно. А «милочка» ко мне приклеилось навсегда. Вот так я и превратилась в Милу – сердцу милу.
Елена пригласила меня к себе составить партию в бридж. Я с удовольствием согласилась поддержать традицию и заменить приболевшую Наталью Николаевну. Традиция сложилась давно, компания тоже. Елена и три ее подруги, Наталья, Анна и Софья. А мужья их давно умерли.
Каждую неделю по пятницам одна из них приглашает к себе. Всякий раз новое блюдо, хорошее вино и повод надеть нарядное платье. Не скажу, что Елена страстный игрок, но она любит принимать гостей и любит ходить в гости. А также она любит ходить на спектакли, концерты, теннисные матчи и даже на лыжах. Моя свекровь все еще красива, подтянута и выглядит не старше полсотни лет.
– Это гены, – говорю я.
– Это фитнес, – смеется она.
Вот так моя свекровь ведет активный образ жизни, куда активней моего. Я хочу точно такую же старость, только чтобы милый рядом.
Елена сдала карты, стороны света игру приняли. Я никудышный игрок: если объявляю игру без козырей, всем ясно, что у меня на руках сильная карта. Если пасую, значит, играть нечем.
– У тебя все на лице написано, – смеется Елена.
– Не боги горшки обжигают, – обижаюсь я.
