«Вещи заберу завтра», – решила я.
Я ехала по ночному городу, глядя ему глаза в глаза. В витрины, огни светофоров, уличные фонари, прямоугольники электрического, домашнего света. Мне было холодно от его света до тряской, знобкой дрожи.
– Он не любит меня, – сказала я Гере. – Смешно, да?
– Не очень, – ответил он.
– Другая жизнь будет в другой жизни. Если повезет.
Я бросила сумку на пол и легла на кровать поверх одеяла. Я человек, и должна мерзнуть как люди. Зачем мне зимнее одеяло?
Мне в глаз попала звезда. Одна-единственная на всем черном небе. Может, там сидел бог.
– Когда это кончится? – спросила я.
– Никогда, – сказал бог.
Я опять заболела. Я всегда болею зимой. И в прямом, и в переносном смысле. Только в этот раз я болела так, как тогда в детстве, пневмонией. У меня была лихорадка, а на груди вместо горячей ваты лежало холодное зимнее одеяло. Оказывается, зимнее одеяло совсем не греет. Нисколько. Меня трясло от озноба целыми днями. И еще я боялась остаться одной. Совсем одной.
– Не уходи! – молила я Геру и цеплялась за него холодными руками.
– Не уйду, – говорил он.
Я закрывала глаза и проваливалась в холодную, снежную вату, а потом снова и снова спрашивала:
– Не уйдешь?
– Нет, – отвечал он.
– Не уйдешь?
– Нет.
Мне не было покоя ни днем, ни ночью. Я боялась остаться одна в огромном, хмуром пространстве. Без единой живой души. Страшно. Так страшно, как никогда. Просто я помнила, бог обещал мне, что это не кончится. Я ему поверила сразу же. Разве можно ему не верить?
Я проснулась в залитой солнцем комнате. В разреженном, легком воздухе огромного светлого пространства. И сбросила одеяло, так было жарко. Рядом со мной сидел Гера и спал. Я ткнула его пальцем в коленку. Он разомкнул ресницы и вытаращил на меня отражение моих глаз.
– Жарко, – прогундела я сопливым носом.
– Африка, – согласился он.
Я прыснула со смеху. Он тоже. Мы смеялись зеркальным смехом. В другой жизни.
– Ты все время был со мной?
– Я взял отпуск по уходу за больным ребенком.
Мы опять засмеялись. Я погладила его коленку.
– Спасибо, – прогундела я сопливым носом.
– Не за что, – зеркально прогундел он.
Я закопалась в одеяло и посмотрела на Геру через узкую щель. У него не было ни единого седого волоса. Как такая чушь могла прийти мне в голову?
– Я могла бы выйти за тебя замуж и нарожать тебе кучу детей, – сказала я из одеяльной норы.
– Ты же любишь Илью, – отрезал Гера. Он перестал улыбаться.
– Нет, – возразила я. – Мне просто было интересно, чем живут шары-инопланетяне. Я забыла конец романа. Не помню, чем кончилось. Что этим шарам было надо? Короче, фильм надо смотреть до конца.
– Даже если люди любят друг друга, они тоже ссорятся, – сказал Гера без улыбки. – Чаще, чем ты думаешь.
– Не тот случай, – не согласилась я. – Мы не любим друг друга. Зачем париться?
– Он принес твои вещи.
– Ба! Спасибо добрым самаритянам. Пришел и ушел, дабы не заразиться, как мать?
Гера промолчал, значит, так все и было. Зачем приносить вещи, если хочешь жить вместе? Вот и весь сказ. В смысле, сказке конец.
– Не переживай.
– Я и не переживаю. Точнее, переживаю, но не в том смысле. Противно, когда на тебя плюют.
– Жизнь полосатая.
– У меня в жизни одна светлая полоса, – улыбнулась я. – Это ты.
– Я не полоса, – улыбнулся Гера.
– Ты огромное, светлое пространство, – объяснила я. – С сердцем вместо солнца. Потому в нем всегда тепло.
Ночью я вытащила из-под подушки чужое сердце и посмотрела на свет. Оно было синим с лунной трещиной посередине и холодным как лед. Я засунула стеклянное сердце в ящик с материальными точками отсчета. Там ему самое место. И назвала его приметой нелюбви. Той самой, которую считают холодно и бесстрастно. С того времени материальные точки отсчета я стала называть так.
Глава 10
Город стыл от холода под хрустальным, сводчатым куполом неба, в самом его центре били солнечные часы. Их звука не было слышно, потому я ориентировалась по маятнику зимнего солнца. Можно, конечно, посмотреть на часы в телефоне, но разгадывать ребус солнечного времени казалось интереснее.
Я забредала в сугробы, загребая ногами снег. По детской привычке. За мной каньонами тянулись глубокие человеческие следы. Мне не хотелось приходить домой заранее, пока не вернулся Гера. Я не знала, что делать в своем доме. Сначала я приходила с занятий, ложилась на кровать поверх одеяла и смотрела в потолок, скрестив на груди руки. Зимой рано темнеет, потому я покрывалась серой пылью. Серой, невзрачной пылью. Ее трудно заметить сразу. Она маскируется под сумерки. Возвращался Гера, зажигал свет, и пыль развеивалась как дым. Я забывала о ней сразу же.
Зачем покрываться серой пылью, если можно этого избежать? Вот я и бродила по снежным сугробам.
– Катя! Катя!
Я услышала за собой чужой голос. Ко мне бежал незнакомый парень. Он остановился в нескольких шагах от меня, а я его уже узнала, хотя его загар побледнел под зимним солнцем. Я наклонила голову и улыбнулась. Его лицо заливала кровь, делая кожу похожей на чай каркаде, заваренный с корицей.
– Я Катя, – коварно сказала я. – А ты кто?
– Не узнала, – потерянно отозвался он.
Он стоял в сугробе по колено в снегу и не знал, куда девать руки. Они дрожали так же, как в то, почти забытое время.
– Узнала! – рассмеялась я.
Он стоял и молчал. Проглотил язык, совсем как я. В ту, нашу первую, настоящую встречу.
– Шляешься по сугробам? – спросила я.
– Да, – он глянул на свои ноги по колено в снегу. – Как ты.
– Нет. Не так. Я оставляю каньоны, а ты овальные дыры. К твоей стоянке труднее добраться.
– Ты стала еще красивей, – ответил он.
– Это зима, – объяснила я. – Давай я научу тебя делать каньоны.
Он рассмеялся. И мы пошли с Корицей выписывать человеческие узоры на холодной стекловате. Нелегкое это дело, выписывать узоры на снегу. Самое трудное ломать верхнюю корочку на сугробе, если она заледеневает защитной броней. Мы нахохотались и вспотели, будто перепахали весь земной шар. И свалились на сугробы без сил. Корица смотрел на меня, я на него.
– У меня нет девушки, – внезапно сказал он. – Как мы расстались, так и не было. До тебя были, после тебя никого.
– Хочешь, я сниму заклятие? – рассмеялась я.
Он не улыбнулся в ответ.
– Почему ты меня бросила? Я что, вещь? – спросил он.
Он повторил мои слова точь-в-точь. Замкнул круг. Я этого не ждала. Все забывали меня, а, оказывается,
