вяжущий, терпкий, сладкий…
Мать ушла, запах джиды исчез вместе с ее ароматом – и вдруг вернулся, когда я не ждал. Сейчас мои руки пахнут туркестанской пылью, волосы чужой женщины пахнут моей памятью… Мне нужно ее беречь.
Я увидел в ее квартире принты на рисовой бумаге.
– Почему-то захотелось, – смутилась она. – Нашла и заказала.
Я сразу узнал Сюй Даонина и удивился – китайцы ей не слишком подходят. Но вдруг понял: незаполненное, не тронутое кистью пространство раскрывает чужую тайну – мою женщину не рассказать, забываешь слова. Я искал чистоту – нашел рыбу в горном потоке. Чешуя ускользает в прозрачной воде. И все же ее красота – нежность и прелесть, китайцы называют такую you mei. Я нашел you mei без труда – сквозь теплый развернутый свиток растекается живой свет утренней, розовой дымки. Я кланяюсь деревом, ловя медвяную рыбу в чистой воде. Вокруг облаком аромат весны Ма Линя, в ее сияющих глазах слезы. Я улыбаюсь – небо ясное, после дождя. Небесные врата обождут!
В дверь позвонили.
– Не заперто!
– Это я.
Я услышал голос Кирилла сквозь шум льющейся воды. Вышел из ванной в одних трусах. И, ей-богу, увидел зависть в его глазах! Я усмехнулся, он отвернулся. Вот дурень!
– Мы собираемся за город, – не глядя, сказал чей-то паж. – Поедете?
– Кто – мы?
– Все. И Майра тоже.
– Поедем, но без Майры. – Я вытирал голову, он все так же пялился в сторону.
– Почему?
– Сейчас. – Я бросил в сторону полотенце и взял трубку.
– Да? – Мягкий голос согласился прежде, чем я успел что-то сказать. У меня защекотало в животе. Лепота!
– Мы собираемся за город. Поедешь?
– Кто – мы? – после паузы спросила она.
– Я и мои друзья, – но мне хотелось сказать: «Не бойся». Я вышел из комнаты. Кирилл не наш паж, ему ни к чему.
– Я… не могу.
– Почему? – тупо спросил я.
– День рождения у подруги.
– Пошли ее к черту!
– Не могу, – упрямо сказала она.
Я нажал отбой, мой палец застыл на кнопке. Что за подруга, ради которой?.. Или друг? У меня закрутило живот. Сука!
У меня снова скорежило живот, давя внутренности бешеной яростью. К черту! Телефон выстрелил в метлахскую плитку, под ним давно уже выбоина! К черту! К черту! К черту!
Я посмотрел на себя в зеркало – синяя небритая морда. Урод!
– Что-то случилось? – В дверях ванной Кирилл, глаза на телефоне.
А если она позвонит? Передумает?
– Ничего. – Я подобрал телефон с пола, гудит, ни царапины. Мне повезло? Да или нет?!
– Иди, я побреюсь.
Сбриваю щетину, она сползает шагреневой кожей вместе с гребанной благоухающей весной. К черту you mei! У меня получше замена – zhuang mei! Ее длинные глаза – прыжок черной азиатской пантеры. Она выжжет гребаную чахлую прелесть бешеным солнцем дикой степи. Черт! Царапина на подбородке, из нее кровь, в ней моя ярость. Ни конца ни края. Сука!
Я вышел из ванной, волоча за собой куражную злобу, как гирю.
– Зови Майру, – спокойно сказал я Кириллу и засмеялся. – Гульнем!
Она так и не позвонила. А я не помер!
Я рву воздух, он воняет весной. Из-под колес врассыпную камни, я взлетаю и падаю вместе с землей. Она то ближе, то отлетает назад, стреляя камнями.
– Мимо! – ору я. – Мимо!
«Kawasaki» орет вместе со мной, убивая колесами сочную зелень. Впереди небо, позади небо, надо мной небо, внизу трава. Ррраз по цыплячьему пуху одуванчиков – яйца всмятку! Ррраз по красно-зеленым стручкам диких тюльпанов – брызги крови! Ррраз по распятой крестовине клевера – карта убита! Ррраз по синим глазам цикория – фальш-кофе готов!
– Нате!
Надо мной скалит клыки громадный дракон, скрюченный сизым облаком. В его пасти не зубы – свечи, они горят желтым солнцем. Нестерпимо! Плевать! Я смеюсь ему в морду. Сам скалю зубы. Ну?! Кто кого?!
– Сдохни! – ору.
Камень-надолб бьет катапультой, «Kawasaki» взлетает, вращаясь в смертельном сальто. Ррраз – солнце справа! Ррраз – солнце сверху! Ррраз – солнце слева! Все!
Я открываю глаза, надо мной хвост дракона скорым поездом из облаков. В нем чье-то лицо. Не помню. Не вижу глаз.
– Дракон жрет глаза! – закатываюсь я от смеха. Корчусь, катаюсь от смеха на сочной зеленой траве. Подо мной брызги крови – тюльпаны всмятку!
Я лежу, мертвый дракон обернулся на западе белым тигром. Мне щиплет глаза, я молчу. Трава говорит за меня.
– Приди, приди, приди!
Но никто не идет. Я один, дракон сдох. А я не помер!
– Что с тобой? – Противоестественно длинные глаза бегут по моему лицу черной пантерой.
– Упал! – смеюсь я.
На ее лбу вязаная повязка с височными кольцами, на повязке шаманический узор карагалинской ведьмы. У меня кружится голова, узоры складываются в зверей, птиц, людей. Над ними небо, под ними земля. Я беру ее за руку рывком к себе. Она падает на меня, я шепчу:
– Возьми в рот.
– А как же?.. – она оглядывается назад.
– Да бог с ними! – смеюсь я.
Ее противоестественно длинные глаза бегут по моему лицу, черная пантера скалит клыки. От ее рта – жар и морок знойной степи. Мои губы обожжены. Все вокруг в красном тумане – солнце кровоточит горячей кровью. В ее глазах брызги крови – тюльпаны всмятку! Мы смеемся, как два жадных зверя, от нас несет пылью и суховеем дикой, безбрежной, сожженной степи. Мы дымимся обугленной степью, она выжжена нами до капли.
– Пойдем!
На сиденье в машине ремень – ррраз! Молния – ррраз! Трусы – ррраз! Я вижу терракотовые, вылепленные из глины губы черной пантеры, я чувствую коралловую мякоть утробы ее рта, я чую барабанную дробь ее ненасытного сердца. Я не ощущаю себя, но слышу рычание дикого зверя, его когти цепляют кожу сиденья. Я выиграл! Мне повезло!
Мы сидим в машине. Лениво и жарко. Окрест синий вечер и горный холод. Никто не решается подойти. Нам смешно.
– Почему мотоцикл? – спрашивает она.
– Место для двоих.
Она негромко смеется, мне ее жаль.
– Тебе больше идет «Харлей». – Черная пантера трется головой о мое плечо.
– Зачем? Не наш миф. Он пришел к пиндосам с войны вместе с их ветеранами. Я выбрал скорость.
