– Я не просила…
– Я готов содержать тебя как свою жену, но это не значит…
– Разве роман не принес денег, Саймон? Мой роман?
– Не будь такой собственницей. Это недостойно.
– Я просто спрашиваю. Как бы то ни было, мне все равно. Мне просто любопытно, не слышал ли ты чего-нибудь от Жанель, когда разговаривал с ней в последний… ну, или в любой другой раз. Ты так часто ей звонишь.
– У нас масса тем для разговоров, Анастасия. У меня не один клиент. – Он посмотрел на жену, колченого сидевшую на краешке стула; темные волосы занавешивали бледное опущенное лицо. Возможно, он еще учился понимать, что творится за кулисами, или, может, просто почувствовал, что его бессердечие этим утром уже сыграло свою роль. Он потянулся через стол, чтобы погладить Анастасию по щеке. Ее отражение в столешнице – в этом отеле все было если не матово-черным, то из полированного до блеска хрома – вздрогнуло. Она посмотрела на Саймона.
– Самое важное – это ты, – сказал он. – С романом все в порядке.
– На него ведь не было рецензий, так? Не было никаких… некорректных предположений?
– Тебе не нужно волноваться.
– Потому что это
– Я желаю тебе только добра. – Он улыбнулся ей. – Пожалуй, мы останемся здесь еще на неделю.
– У тебя бизнес.
– У меня Жанель. Я лучше побуду с тобой.
– Ты будешь со мной и дома.
– Все будет по-другому.
– А должно быть по-другому?
– Ты будешь писать.
– Мне это не нужно.
– В Америке все будет иначе.
– Тогда останемся тут навсегда.
Саймон встал. Подошел к ней. Встал за спиной и погладил по волосам. Она откинулась назад, к нему.
Они вместе смотрели с балкона. Видели развалины Колизея, кои ныне еще притягательнее, чем во времена его имперской славы.
– Мы могли бы жить без денег, – сказала она. – В шалаше. Ты бы выращивал во дворе репу, а я бы варила из нее кашу.
– Мои дед с бабкой так и жили.
– Во Франции?
– Во Франции. Это было омерзительно. Мой дед нашел другую работу.
– И больше никакой репы.
– Я видел, как они жили. Я бы так не стал.
Анастасия потянулась назад, чтобы обнять мужа. Его уже не было. Она обернулась. Он стоял в углу, обхватив себя руками.
– Мне нужно позвонить, – сказал он.
– Уже поздно, в Калифорнии за полночь. Поцелуй меня. Поцелуй свою невесту.
Он пожал плечами. Наклонился для поцелуя. С некоторым усилием она просунула язык к нему в рот. Но, оказавшись там, поняла, что дальше двигаться некуда.
– Займись своим макияжем, – сказал он ей. – Нам нужно многое увидеть.
Они уже многое увидели за прошедшие две недели. Саймон отказался покупать Анастасии путеводитель, но у нее были открытки отовсюду, где они побывали, открытки, предназначенные для всех знакомых – она никак не могла собраться их подписать. Открытки в номере на черном матовом столике, он был весь ими завален – Аппиева дорога, арка Константина, Алтарь Мира, термы Каракаллы, Капитолий, Большой цирк… И церкви, и музеи. Всю ночь Анастасия видела сны в камне и золоте.
Сегодня утром – Пантеон. Саймон там, конечно, уже бывал. Он бывал везде, куда брал Анастасию. Саймон был ее гидом, а поскольку рассказывал он ей одной, его измышления оставались почти не замеченными. Он нашел в Анастасии идеального слушателя не потому, что знал больше, чем она (это было не так), а потому, что она воспринимала мир пассивно, в тишине, которую он заполнял своими наполовину запомненными и полностью украденными объяснениями. Он провел ее под купол.
– «Видимый образ вселенной», – процитировал он Шелли, очевидно, до того наслаждаясь звучанием фразы, что забыл назвать ее автора. – Император Адриан вел здесь дела.
Пока муж рассказывал, Анастасия прошла в центр ротонды, прямо под око в центре купола. Посмотрела наверх, в чистое небо.
– Пролеты кессонов свода здесь шире, чем даже в соборе Святого Павла в Лондоне, но они не выполняют вообще никакой архитектурной роли, – говорил он, Анастасия же, закрыв глаза, впитывала солнце. – Однако материалы, использованные для строительства купола, к вершине становятся все легче и легче: фундамент делали из белого известняка, а в своде купола…
– …солнечный свет.
– Нет, туф. Наверху туф.
– Посмотри, – сказала Анастасия, открывая глаза. – Посмотри на небо.
– Анастасия, небо ты можешь увидеть где угодно. Археологическая ценность Пантеона – это его купол.
– Это была церковь, да?
– Храм всех богов. Но даже римский Сенат часто собирался в храмах, и для императора, который был частью божественного миропорядка…
– Нет, католическая церковь, да? После Адриана.
–
– По башне в каждом углу, – перебил Саймон, дабы принизить этого специалиста-конкурента.
– На самом деле – только две, – заметил мужчина с уважением, которое может позволить себе человек, располагающий большим количеством фактов. – Если хотите, я покажу, где они были.
– Нет, спасибо, – сказал Саймон.
– Да, пожалуйста, – сказала Анастасия.
– Они совсем как мы, – сказала жена американца, возникая у него из-за поясницы. Она была вдвое ниже его и втрое тоньше, сплошные кости и морщины, будто надела вторую кожу.
– Нам нужно быть… в другом месте. – Саймон взял Стэси за руку. – Идем, Анастасия.
Она повернулась, чтобы поблагодарить старика. Он уставился на нее:
– Анастасия
– Вы хотите сказать, мы знакомы?
– Пожалуй, нет.
– Тогда вы, наверное, знаете…
– …что вы скрываетесь. Не могу вас винить. Я бы точно так и поступил. Мы никому не скажем, правда, Мидж?
– Ни словечка, – согласилась она.
– Нам действительно нужно идти, – сказал Саймон.
– Скрываемся? – переспросила Анастасия.
– Вы не против, если мы сфотографируемся? Встань в кадр, Мидж. – Он подтолкнул Мидж. Саймон дернул Анастасию. Сработала вспышка. Когда глаза Стэси вновь начали различать свет, они с Саймоном уже были снаружи, в первом попавшемся такси.
Водитель спросил Саймона, куда им надо ехать. Он спросил по-итальянски.
– Я никуда не хочу, – сказала Анастасия мужу по-английски. – Я хочу знать, как эта милая пара…
– Катакомбы, – бросил он и добавил: –
