Химеры Хемингуэя

– чтобы сойти за местного. Повернулся к жене: – Ты теперь автор, издаешься. Иногда люди будут тебя узнавать. Им может быть что-нибудь от тебя надо.

– Мы скрываемся?

– У нас медовый месяц.

– Вот и я так думала.

– В Риме скрыться невозможно.

– Все равно, мне кажется, странно, что эта пара…

– Не у всех стабильная психика.

– По-моему, они милые.

– Иногда внешность обманчива.

– Может, зря я опубликовала «Как пали сильные». Это могло остаться только между нами. Писателей же и так хватает.

– Это между нами. Посвящение.

– Саймону, что угодно, – процитировала она слова, на которые опирались все ее авторские притязания. – Думаю, я имела в виду Саймону, всё.

– Это будет посвящение для твоего нового романа.

– А если мне нечего сказать, Саймон? – Она положила голову ему на плечо и взяла за руку, когда такси затряслось на Аппиевой дороге.

– У тебя контракт. У тебя читатели.

– По-моему, роман рождается не из этого.

– Откуда же он тогда рождается?

– А откуда рождаются работы, которые ты продаешь в галерее?

– Я не берусь работать с художниками, способными создать только одну вещь. Я не продолжаю с ними отношения, если они не способны на большее.

– А Джонатон?

– Это другое.

– Из-за денег, которые он тебе приносит? Я бы отличалась, если бы принесла тебе больше?

– Ты не понимаешь, сколько стоит жизнь, Анастасия. О тебе всегда кто-то заботился. Сейчас для этого есть я. Но ты должна мне помогать.

– А если я не могу?

– Да что это с тобой сегодня?

– Я не хочу скрываться. Получается, будто я сделала что-то плохое.

– Я просто пытаюсь тебя защитить.

– Значит, я все-таки скрываюсь.

– Нет. Просто надо выждать.

– Абсолютно незнакомые люди знают, как меня зовут.

– Просто они твои поклонники.

Она отодвинулась от мужа. Посмотрела на него:

– Сколько людей уже прочитало «Как пали сильные»?

– Невозможно определить. Одни книги ходят по рукам, другие так и остаются на полках нераскрытыми…

– Сколько продано, Саймон. Скажи мне.

За ним, в окне такси, катакомбы укрывали своих древних мертвецов.

– Пара… миллионов.

Свершилось. У нее больше не было слов. Саймон тихо велел таксисту возвращаться в отель.

Пока Анастасия спала в кровати для новобрачных, Саймон путешествовал по трансатлантическому кабелю посредством телефона в ванной. Он сел на опущенную крышку унитаза, закрыл дверь на задвижку и – еще одна предосторожность – пустил на всю катушку воду, не закрывая сток. Он крутил розовый пластиковый диск, манипулировал устаревшей системой, памятной смутно, как холодная война, однако с ловкостью, приобретенной за почти две недели постоянной практики. Анастасия спала меньше чем в двадцати футах от него, а он разбудил Жанель – почти в десяти тысячах миль.

Что случилось, Саймон?

Мне пришлось ей сказать. Сейчас она в отключке под валиумом. Я уложил ее в постель в середине дня, где-то в полчетвертого. Сколько она еще проспит?

Не слишком долго.

В смысле?…

Что ты ей сказал?

Ее узнали какие-то люди. В Пантеоне.

Я знаю.

Они не…

Ночной выпуск новостей. Вообще-то неплохой кадр. Она выглядит так невинно.

А я?

Ты где-то с краю.

Но?…

Тебе надо что-то делать с этой твоей хмуростью. Особенно для телевидения.

Там не было телевидения.

Там было телевидение. Правда, картинка смазанная. Спутник.

Это вторжение в…

Твоя жена теперь публичная персона.

Ты должна была держать все это под контролем. Нашим контролем. Я женился на Анастасии не для того, чтобы стать просто ебаным мужем.

Говорят, ты и не стал.

Кем не стал, Жанель?

Ебаным мужем. Желтая пресса намекает, что это брак по расчету – по-моему, они так выражаются.

Откуда им знать?

А на самом деле ты ебаный?

Он бросил трубку, выбрался из ванной в клубах пара, взмокший и раздраженный, к спящей жене. Укладывая ее, он не стал снимать одежду – раздевать ее в середине дня показалось как-то непристойно, – только стащил туфли перед тем, как похоронить ее под одеялами в бессознательном состоянии до начала нового дня. Ее одурманенное тело лежало сейчас мертвым грузом, закутанное в одеяла, будто в саван. Он потряс ее за плечо, потом за плечи.

– Проснись, – сказал он. Она не проснулась. Он был сам по себе.

Пришлось потрудиться. Он снял ее теплый жилет. Скинул одеяла и покрывала, содрал шелковую юбку до коленей. Вступил в противоборство с поношенными хлопчатобумажными трусами, которые она сохранила то ли из-за того, что Саймон не купил ей ничего взамен, то ли на память о прошлой жизни в обносках.

Два отяжеленных снотворным глаза следили за тем, как он сражался с телом, которому они принадлежали, будто за чем-то безвозвратно далеким.

– Ты сердишься, милый, – произнес сонно слипшийся рот. – Тебе помочь?

– Я сам, – ответил он, будто не желая ни с кем делиться заслугой в успешном проведении операции. Она пожала плечами, выгнула спину, чтобы отпустить одежду, которую он освобождал. Он рванул пуговицы на ее блузке, а когда застежка лифчика не поддалась, стащил всю конструкцию через голову. Голая, если не считать драгоценностей, Анастасия вяло раскинулась на матрасе без простыней и закрыла глаза.

Саймон же был сама деловитость; встав, освободился от одежды. Когда Анастасия опять открыла глаза, он складывал брюки. Она снова закрыла глаза. Прошло время. Она уснула.

Наконец восставшее, его тело навалилось сверху. Он втолкнул член в ее сухую вагину. Не просыпаясь, она взвизгнула. Видимо, ее муж принял это за стон наслаждения. Снова резко толкнул. Она всхлипнула? И