– Поищите меня в вашей базе, – настаивал я, озабоченный удостоверением собственной подлинности, подтверждением существования, пусть даже с помощью той идиотской технологии, которая несколькими годами раньше приговорила меня к моральному устареванию, сведя в таблицы такие низкие цифры продаж, что издатель был вынужден прекратить допечатки моих книг. – Просто посмотрите Джонатона… Вы же не видите здесь дату смерти, так?
– Это ничего не доказывает, – сказала она, щурясь в экран. – Библиотеку интересуют книги, а не авторы.
– И что?
– Смерть не имеет классификационной значимости.
– Если б вам сказали, что вы умерли, вы бы думали иначе.
– Дело в том, сэр, что мы используем наши базы данных в первую очередь для…
– Прекрасно. А если бы я не был предположительно покойным писателем? Если бы я был просто посетителем-студентом?
– Учебное заведение?
– Уиллистон-колледж.
– Факультет?
– Английского языка. – Я вспомнил, как Анастасия описывала порой свои академические интересы. – Специализация – американская эмигрантская литература начала двадцатого века.
– И вы по-прежнему настаиваете, что вас зовут Джонатон…
– Да. – Моя подлинность и так была слишком хрупка, чтобы выдержать еще и вымышленность псевдонима. Как все-таки Саймон это сделал? –
– Теперь вы говорите, что вы
– Нет. Так зовут человека, пожертвовавшего материалы, которые я хочу видеть.
– Теперь, кажется, что-то есть, – признала она. Сверилась с файлами. – Да.
Она усадила меня за массивный деревянный стол и попросила помощника найти архив Шмальца.
На следующий день шел дождь. Стэси одиноко сидела на кровати и терзала сигарету – ей запрещали курить в помещении. Распотрошенная пачка валялась перед ней на высоком матрасе. Стэси пристально посмотрела на меня и костлявыми руками обхватила лиф льняного платья.
Я сел на ее кровать в уголок.
– Стэси, – сказал я. Развернул что-то на одеяле между нами. – Поговори со мной.
Она бросила взгляд на ряды цифр в расписании поездов Лионского вокзала на 1921 год.
– Значит, ты знаешь, – выдохнула она.
Я кивнул. Назовем это блефом. Я пришел к Анастасии, не имея ни малейшего представления, что держал в руках. И уж точно не представляя ставок в игре, которая за этим последует.
– Ты уже сказал? – тихонько спросила она.
– Нет, – ответил я.
– Скажешь? – Смелее.
– А как ты хочешь?
– Я не могу позволить себе это потерять. – Абсолютно уверенно. Получилось.
– Что ты потеряешь? – спросил я.
– А что я
– Свою книгу.
– Ты жесток.
– Просто честен.
–
– Яне…
– Зато я – да.
– Ты – что?
– Хочешь, чтобы я сказала прямо? Это тебя осчастливит?
– Нет.
– Ты
– Я не верю…
– Ноу тебя…
– Ты с ума сошла.
– Послушай меня.
– Кажется, лучше бы ты молчала.
– Я украла рукопись.
– И автор не заметил?
– Автор умер, Джонатон.
– Тоже по твоей вине?
– Она принадлежала Эрнесту Хемингуэю.
– Если это сюжет твоего нового романа, он не слишком убедителен.
– Но у тебя расписание… – Она взяла его с постели, чтобы рассмотреть время убытия. – В какое время суток, по-твоему, У Хедли свистнули рукопись Хемингуэя?
– В твоей истории не чувствуется смысла.
– Тогда подойди ближе.
Я повиновался. Она положила мои руки себе на колени. Удержала их там. Она получила меня. Поцеловала меня.
– Мне нужна помощь, – сказала она, отталкивая меня.
– Потому ты и в психиатрической клинике.
– Мне нужно домой.
– Ради чего?
– Ради Саймона.
– Нет.
– Он не знает.
– Что?
– Что я сделала.
– Что ты меня поцеловала?
– Это было невсерьез.
– Что?
– Я люблю Саймона. Если он узнает о моем преступлении…
– Твой бред – не преступление.
– Зачем ты мне это принес? – Она свернула расписание. – О чем ты думал?
– Блеф. Способ заставить тебя заговорить.
– Тебе нравится то, что ты слышишь?
– Я думал, все просто.
– И уж никак не литературный скандал?
– Это не скандал, Стэси. Это проблема психического состояния.
– Надеешься, я сошлюсь на безумие?
– Надеюсь, тебе станет лучше.
– Лучше обманывать?
– Это уже патология какая-то, – сказал я. – Мертвые авторы не пишут. Как ты могла украсть роман Хемингуэя?
– С этической точки зрения?
– С практической.
– А как ты украл это расписание? – Она вложила его мне в руки. – Я нашла рукопись в той же кипе
