Химеры Хемингуэя

– Как и я.

– Ты ждешь другую женщину? Я просто не знаю, что может быть лучше для тебя. Мишель делает карьеру.

– А Анастасия – нет, – заметил я. – Почему ты не женился на Мишель?

– Наверное, мозгов не хватило.

– Ты бы и сейчас предпочел ее?

– Я люблю Анастасию.

– Почему?

– Потому что она моя жена, Джонатон. Это и ожидается, это и значит любить. У меня успешный бизнес, поэтому, сам знаешь, я не сентиментален. Но у меня есть чувство долга и долг чувствовать к Анастасии все, что она чувствует ко мне. Мы связаны взаимной ответственностью.

– И ты никогда ей не изменишь?

– Чем бы я ни занимался, я это делаю ради нас обоих как договорного союза. Если мне что-то нужно, мне это нужно для нее, потому что она… нужна мне. – По-моему, я никогда раньше не видел, как он краснеет. – Все это сплошная тавтология, прими на веру, и все. Если ты женишься на Мишель, тебе не придется мучиться этими бесполезными вопросами, Джонатон, и не исключено, что ты сможешь написать собственный роман.

В тот вечер Анастасия задержала меня допоздна, уверенная, что Саймон знает о нашем романе и собирается ее бросить. Она заставила меня повторить весь разговор и отнеслась к нему с такой дотошностью, что объект ее изысканий можно было принять за литературу.

– Подтекст становится ясен, когда мы рассматриваем, как он относится к Мишель, – объяснила она, и хотя ей пришлось согласиться, что Саймон не отличит подтекста от притворства, она все равно отправила меня домой, не поддавшись ни единому обличительному поцелую.

Когда я приехал к Мишель, она, видимо, уже некоторое время была дома. Мебель стояла криво, ящики и полки в беспорядке, а Мишель, не переодевшись после работы, сидела на стремянке в кладовке, роясь в старых папках с рецептами.

– Снова решила заняться кулинарией? – спросил я. Она пожала плечами. Я взял у нее из рук пластиковую коробку для файлов и поставил ее на пол к остальным. Выглянул в гостиную. – И дизайном интерьеров?

– Кажется, я кое-что потеряла и пытаюсь найти.

– Что ты потеряла, Мишель?

– Может, кольцо.

– Зачем ты хранила его вместе с рецептами?

– Я уже везде искала.

– Но не нашла? То есть вообще ничего не увидела?

– Ничего хорошего. Ты сегодня был с ней?

– С кем?

– С Анастасией. С кем еще?

– Я виделся с Саймоном.

– Я знаю.

– Да?

– Он мне звонил. Спрашивал, не находят ли другие, что в том, сколько времени вы с ней проводите, есть что-то непристойное. Сказал, что ты предложил уехать с ней на неделю, но он беспокоится, что люди подумают.

– И что ты ответила?

– Да как у тебя язык поворачивается спрашивать?

– Ты ему так и сказала?

– Я говорю это тебе. Я понимаю, ты за нее очень переживаешь, Джонатон, но всему есть предел. Я определенно не хочу знать, чем вы там занимаетесь дни напролет…

– Сегодня Анастасия рассказывала, как усердно трудилась в библиотеке.

– У Стэси склонность преувеличивать. У нее живое воображение. – Мишель опустила взгляд на свои крупные ступни. – Во всяком случае, я всегда так считала.

– Она говорила о своей начальнице, женщине, которую звали мисс Флаунс, – продолжал я нести все, что приходило в голову, лишь бы не прерывать разговор. Пока я не вычислил, в чем именно Мишель подозревала меня и Анастасию, и не понял, насколько серьезны ее основания, я не дам ее журналистскому чутью никакой пищи, кроме сомнений. Я плохой актер, но сейчас это было к лучшему. Я что-то скрывал, ясно как день, но мне не хватало мастерства, в коем опыт общения с мошенниками научил ее искать потайные смыслы отработанных жестов. Может, мне стоило просто быть честным? Правда освободила бы меня. Но ущерб, который Мишель могла причинить в зависимости от того, что знала, показался мне слишком серьезным; я не мог рисковать: правда вполне могла снова отправить Стэси в психушку. Поэтому я рассказывал Мишель, как мисс Флаунс заставляла Анастасию каталогизировать пожертвования выпускников, а Анастасия развлекалась, читая все подряд.

– Вечно все оправдывают Стэси, говоря, что она уникальна, – заметила Мишель, – но иногда я сомневаюсь, есть ли в ней хоть что-то особенное. – Она прошла на кухню. – Ты как думаешь, Джонатон? Она ведь, кажется, близка с тобой, как ни с кем из нас.

– Не понимаю, о чем ты.

– Она доверяет тебе то, о чем не сказала бы мужу или ближайшей подруге.

– Мисс Флаунс – это ерунда.

Мишель открыла бутылку с пивом и вручила мне. Себе из холодильника пива не взяла.

– Мисс Флаунс ерунда? Да ты вещал так, будто на ней свет клином сошелся.

– Я думал, тебя это позабавит.

– Как Саймон, вероятно, позабавился, услышав, что для него Анастасия – потенциальная обуза.

– С чего вдруг он тебе это сказал?

– Спросил, согласна ли я. – Она перекладывала ложки и вилки в ящике для приборов, словно это могло что-то изменить. – Тогда у меня не было ответа.

– Тогда?

– Может, пару часов назад.

– А сейчас есть.

– Я еще не знаю точно, чему верить.

– Может, я могу что-то объяснить? – Покончив с пивом, я выбросил бутылку в…

– В корзину для перерабатываемых отходов, пожалуйста.

– Ну да. – Я переложил пустую бутылку в мусорную корзину, специально окрашенную в голубой – напоминание о ясных днях впереди, заслуженных простейшей домашней рутиной. – Мне кажется, ты хочешь что-то сказать.

– Куда ты дел ложечку для дыни?

– Что?

– Ты один раз ею пользовался, пару лет назад. С тех пор я ее не видела.

– Возможно, она у меня дома.

– Я хочу, чтобы ты ее вернул.

– Она стоит семьдесят девять центов, вряд ли больше. – Я запустил руку в карман брюк.

– Мне не нужны твои деньги.

– Может, скажешь мне, в чем дело?

Она захлопнула ящик для приборов.

– Я слишком устала. Пожалуйста, выключи свет, когда соберешься спать.

– Сейчас всего… – Я взглянул на кварцевые часы у нее над головой. – Восемь тридцать.

– Вот и радуйся. Больше времени на книгу, да?

– Ты сама хотела, чтобы я вернулся к романам.

– Не сомневаюсь, у тебя выйдет бестселлер, дорогой.

– Почему ты так говоришь?