вечером вашу тележку.
Он еще раз повторил, что оставит тележку возле барака лесорубов и что за нее можно не беспокоиться. Объяснил также, где взять ключ от барака.
— Современных удобств там, правда, нет, — добавил он, — но если вздумаете заночевать в лесу, барак вас выручит.
Отец следил взглядом за удалявшимися Пико и его приказчиком. Он чувствовал, что жена стоит рядом. Он видел ее краешком глаза, не поворачивая головы: она была справа от него и тоже смотрела вслед лесоторговцам, дошедшим уже до конца длинной дорожки, обсаженной фруктовыми деревьями.
Старики стояли рядом, застыв, словно они вросли в эту утреннюю тишину, которую вскоре нарушило глухое урчание грузовика. Они остались одни, и что-то разъединяло их, и в то же время что-то другое крепко спаивало их воедино.
Когда заглох шум машины, отец повернулся к матери.
— Боюсь, нелегко нам будет справиться, — сказал он.
— Да. Но это уж наше дело решать: соглашаться или нет и мерзнуть без топлива, если зима затянется.
— Ну, пойду займусь дровами.
— Я тебе подсоблю.
— Эта работа не для тебя. При грыже нельзя подымать такие тяжелые кругляки.
— Там есть и поменьше. А кроме того, вдвоем мы в каждую ездку сможем увозить больше.
Отец это знал. Знал он также, что она ему поможет, как помогала во всем. Но ему доставляло какое- то своеобразное удовольствие отказываться, утверждать, что он один со всем справится, хотя он отлично знал, что может выбиться из сил. Так бывало всегда, но этим утром по дороге к сараю, где стояла тележка, он сильнее, чем обычно, чувствовал потребность повторять:
— Эта работа, милая моя, не по твоим силам. Надорвешься… И все.
Мать молчала. Она дошла с ним до сарая, и, когда он опустил дышло четырехколесной тележки, она уже стояла сзади, взявшись за поперечину и приготовившись помогать ему изо всех сил.
5
Они трудились до полудня. Работа была не из легких. К сараю вела узкая дорожка — только-только тележке проехать. Если колесо вдруг наскакивало на камень и отец не успевал вовремя спохватиться, дышлом ему встряхивало руки и плечи, а самого его заносило то вправо, то влево. При этом случалось, что колесо задевало за бордюр из плиток. Толчки бывали довольно сильные. Отец чертыхался, останавливался и, закусив беззубыми деснами губы, шагал дальше.
Сначала они попробовали воспользоваться дорожкой, которая шла параллельно саду. Она была шире, но зато менее ровная. Местами попадались плохо подсохшие лужи, и тогда ноги скользили, а колеса с железными ободьями вязли в грязи.
В каждую ездку они накладывали с десяток кругляков. Дорога между домом и сараем шла чуть в гору, и брать больше было нельзя. Без груза такая неровность почвы почти не ощущалась, другое дело — с тележкой. Перед тем как въехать на горку, отец кричал:
— Взяли!
И этот крик как будто разрывал ему все нутро. Тогда оба налегали изо всех сил, ускоряли шаг, как лошади под ударами кнута, и крепче упирались ногами в землю. Иной раз колесо наезжало на ухаб, и разбег, давшийся им с таким трудом, сводился на нет. Отец кряхтел, закрывал глаза, которые разъедал пот, ворчал и всем телом подавался вперед.
Эта горка утомляла больше, чем весь остальной путь, а в нем было все же добрых сто метров.
Около полудня подмастерье пекаря, вышедший на порог булочной подышать свежим воздухом, предложил им помочь. Это был здоровый малый из Бреса. Отец любил его потому, что тот охотно слушал его рассказы о далеких годах, когда папаша Дюбуа был молод.
— Подсобишь нам сделать одну-две ездки, для нас и это уже помощь.
Подмастерье улыбнулся доброй улыбкой.
— Отпустите мамашу готовить обед, мы и одни управимся.
Мать поблагодарила, отец посмотрел ей вслед.
— Не для нее эта работа, — сказал он, — сам знаю, но что поделаешь, она всегда меня переупрямит.
Остальные дрова перевезли за две ездки. Подмастерье впрягся в тележку и побежал рысью, отец отстал. Поспешая за тележкой, жалобно скрипевшей под тяжестью груза, отец все время твердил одно:
— Только бы он не задел за плитки, чего доброго, сломает тележку.
Перед горкой парень сильнее нагнулся вперед, его голова и широкая спина исчезли за кладью, казалось, тележка, не замедляя хода, сама преодолевает подъем, с такой трудностью дававшийся двум старикам. Когда отец вошел в сарай, подмастерье уже сбрасывал дрова с тележки.
— Не мешайте, — крикнул он, не прекращая работы, — в два счета кончу!
— Хорошо, когда тебе двадцать пять лет, — сказал отец.
Парень, коренастый коротконогий крепыш, с заплывшими жиром, но тем не менее сильными, мускулистыми руками, казалось, работает играючи.
Если бы он мог пойти с ними в лес, если бы у него было несколько свободных вечеров, чтобы помочь ему, старику, наготовить дров… Отца разбирало желание попросить его об этой услуге. Он бы заплатил. Может, не так хорошо, как в булочной, но что-то парень все же подработал бы в свободное время. Отец не решался. А вдруг тот вздумает заговорить о Жюльене, спросит, куда он девался, почему не дома и не помогает отцу?
Когда тележка была разгружена, отец просто сказал:
— Теперь придется еще перепилить все дрова. Да притом ручной пилой. А я и без того упарился.
— Правильно говорится, что дрова греют дважды, — рассмеялся подмастерье.
— Эх, нашел бы я такого здорового парня, как ты, и пожелай он подработать малость… — гнул свое отец.
— Будь у меня время, я бы пришел. Но мне никак нельзя.
— Знаю. У всех свои дела.
Отец сказал это даже без грусти. На минуту он представил себе, что подмастерье пилит дрова, сам он их колет, а мать потом складывает в поленницы. Мысленно он уже видел, как они за несколько дней разделаются с дровами и освободят место, куда можно будет свалить целую гору здоровых вязанок, привезенных из лесу. Затем он подумал, что впереди еще много дела, и у него заныло в груди. Работа, которую надо бы закончить до холодов, ляжет на него одного.
— Ладно, — вздохнул он, — пойдем рассчитаемся.
— Шутите!
— Да нет, я всегда платил за работу.
Он уже собирался завести разговор о том времени, когда сам держал пекарню и подмастерьев, но парень перебил его.
— Бегу, — сказал он. — Хозяин может меня хватиться.
— Зайди хоть выпить стаканчик!
Подмастерье уже приподнял свой длинный белый фартук и заткнул один его конец за пояс.
— В другой раз! — крикнул он, не оборачиваясь, и устремился по дорожке на улицу.
Оставшись один, отец присел на пустой ящик, достал жестянку, которую набил табаком лесоторговца, и медленно скрутил сигаретку. Он проработал все утро, упорно не обращая внимания на усталость во всем
