— Да, на этой ферме выращивают пиявок.
— Но, господи боже, зачем выращивать пиявок? — в ужасе вопросили подруги Бернис.
— Н-да, а что это, по-твоему, за черные штучки у тебя на пицце?
Подруги завизжали. Рита выплюнула все, что у нее было во рту, в салфетку. Эриэл разом отхлебнула полкружки пива.
— Это же маслины, дурочки, — рассмеялась Бернис. — Пиявки — последний писк моды в медицине. Их используют, чтобы предотвратить заражение ран, чтобы помочь кровообращению, вот для чего.
— Но это же
— Но это же пиявки, — передразнила Бернис. — В общем, лучше, чем работать за гроши в этом кафе. Если я еще раз простою тут весь день, готовя завтрак, я просто тронусь.
Разговор перешел на. мальчиков, но Эриэл и Рита сказали, что уже наелись, и поспешно перешли к мороженому.
Бернис работала на ферме уже два месяца. И ей здесь нравилось. Ее работа в основном заключалась в упаковке пиявок в небольшие влажные коробочки, в которых пиявок рассылали в больницы по всей стране. Если у больного кровь плохо циркулировала в пальце на руке или на ноге или в еще какой конечности, особенно после операции, на поврежденное место прикладывали пиявку — близкую родственницу обычному земляному червю. Тут пиявка начинала работать своими тремя крохотными челюстями, чтобы прогрызть — слава богу, безболезненно — себе дорогу сквозь кожу, а потом начинала с удовольствием отсасывать застоявшуюся кровь, от чего общий кровоток ускорялся и в ослабленные ткани поступала порция свежей, богатой кислородом крови. Больше всего Бернис нравились большие амазонские пиявки. Они напоминали крупных гусениц и явно наслаждались, когда их гладили по мягким спинкам. Бернис с удивлением для себя обнаружила, что вовсе не брезглива.
И ей нравилась Мэвис, которая сегодня счастливо болтала о своем походе в турагентство.
— Я заказала нам с Питом тот тур во Флориду, мы объедем все, что положено: Диснейленд, Орландо, Космический центр, Майами.
Пока она говорила, Бернис сообразила, что вновь возвращается мыслями к пленке. Что случилось с этим человеком? Что он увидел в коридоре гостиницы?
Она перекрыла этот ход мыслей. Нет, он что-то увидел, и это что-то вытащило его из комнаты. Она видела, как в телевизоре он сражается... с чем?
И кто снимал эту борьбу?
Тут ее посетила неожиданная мысль.
Сегодня после работы я вернусь в гостиницу, спущусь в подвал и посмотрю, что на самом деле там прячется.
2
«По пути в страну Гергесинскую Иисус встретил двух бесноватых. И были они столь свирепы, что никто не смел ходить тем путем. И вот они вскричали: „Что тебе до нас, Иисус, Сын Божий? Пришел ты сюда прежде времени мучить нас?“ Вдали же от них паслось стадо свиней. И Иисус изгнал бесов в стадо свиное. И вот все стадо бросилось с крутизны в море и погибло в воде».
Джейсон Морроу прекрасно знал эту историю. Она часто приходила ему на ум, когда свиней загоняли на бойню, где их визг эхом отдавался от белой плитки стен. Джейсон Морроу давно уже не замечал звуков, но улыбался, когда посетители кривились от громкости и силы визжания свиней. По сравнению с ними звук электродрели, вгрызающейся в кирпич, казался столь же приятным, сколь шум садового водопада.
Свиньи, семеня, вбегали на бойню, их розовые тушки были чудесно упитаны за недели обжорства свиным пойлом. Пока рабочие с электролопастями подходили, чтобы приложить их по обе стороны головы свиньи, Джейсон Морроу галочкой помечал соответствующие ящики у себя в описи. Ни искр, ни дыма, ни суматохи. Электрический разряд, проходящий между вшитыми в резиновые пластины электродами, взрывал мозг к чертям собачьим. Свинка, взбрыкивая копытцами, валилась наземь, затем застывала без сознания, готовая для coup de grace.
Джейсон Морроу деловито продвигался от одной падающей свиньи к другой и, удовлетворившись, что свинья оглушена, кивал мужикам с острыми как бритва топорами Он не стал бы утверждать, что наслаждается этой работой. «Я работаю, чтобы жить, а не живу, чтобы работать», — частенько говорил он жене, которая жаловалась, что он мало работает сверхурочно — только в дни забоя он выступал пружинистым шагом и мурлыкал себе под нос популярные песенки, наблюдая за тем, как контакты электрошока прилипают к еще одной мясистой голове.
Шлепок. Упала, взбрыкивая тупыми копытцами и остекленело выпучив черные, как маслины, глазки, еще одна свинка. Джейсон кивнул Джейкобу, который поставил окровавленный сапог на голову туши и занес над свинячьей шеей топор.
Прикончил бы топор тех обуреваемых бесами свиней, от которых столь успешно избавился Иисус? Джейсону Морроу нравилось думать, что да. Чертовски острые, как скальпели, топоры поблескивали в свете флуоресцентных ламп. Один удар перерубал разом трахею и основные артерии. Кровь потоком лилась в специально прорубленные каменные канальцы в полу, затем ее с бульканьем засасывали стоки — будто пересохшие рты, изо всех сил сосущие кровь. Куда кровь попадала потом, он не знал. Но не надо было обладать особым воображением, чтобы представить себе, как она стремится по канализации викторианских времен под улицами Леппингтона, кровавый мини-прилив, посылающий впереди себя розоватую волну — бог знает куда.
Поросята вбегали («как ягнята на убой», улыбнулся про себя Джейсон), поднимаясь и опускаясь, посверкивали топоры. Свиньи, ожидающие забытья в виде струйки электричества меж фронтальными долями мозга, вывизгивали себя наизнанку; и бьющийся эхом между стенами звук был оглушительным.
Джейсон Морроу проверил итоговое число голов. Сто двадцать одна. Немало бекона. В желудке заурчало от голода. Через десять минут он сможет хватануть кружку чая и — почему бы и нет? — сандвич с беконом. Он пометил галочкой еще один ящик и расписался в ведомости.
Переходя от туши к туше, кивая рабочим с занесенными топорами, он прокручивал в уме историю столкновения Иисуса с бесноватыми. Он воображал себе пыльный склон холма. Гробы, как они назвали в Библии, а на самом деле пещеры представлялись ему глубокими туннелями, высеченными в отвесной скале. Перед его внутренним взором свиньи с визгом бросались в море, где барахтались в воде своими короткими толстыми ножками, пока в конце концов не тонули^ утаскивая с собой на дно бесов. Аста ля виста, беби.
Он не знал, почему эта история доставляет ему такое удовольствие, бесконечные ее вариации раз за разом разворачивались у него в голове. Иногда, когда бесы входили в свиней, свинячьи головы трансформировались в человеческие — с искаженными лицами, на которых красовались свинячьи пятачки и слезящиеся выпученные глазки...
Он кивнул Бену Старки, который занес топор. Взмах. Джейсон Морроу почувствовал жар крови, вспенившейся на его прорезиненных веллингтонах.
И если бы в этот самый момент вы сказали Джейсону Морроу, что ровно сто лет назад его прадед Уильям Морроу задохнулся от газа в комнате номер 406 на верхнем этаже «Городского герба», он бы, конечно, удивился. Его удивление еще более бы возросло, если бы вы показали ему подпись прадеда Уильяма под предсмертной запиской самоубийцы, поскольку он увидел ее призрачное эхо в собственной росписи, вплоть до того же подчеркивающего ее решительного зигзага. Хотя он был бы удивлен, он всему этому поверил бы.
Но если бы вы сказали Джейсону Морроу, что в это самое время завтра он будет мертв — мертв, как свинка, подрагивающая и истекающая кровью у его ног, — в это он не поверил бы нисколько.
Но и то и другое — истина.
Он снова кивнул. Упал топор. Джейсон Морроу шел через бойню.
И одна за другой свинки наконец переставали визжать.
3
Прихлебывая кофе, доктор Дэвид Леппингтон размышлял, не заказать ли у девушки за стойкой кафе еще одно пирожное. Это казалось бессовестной жадностью — бейкуэльский пирог, который он только что съел, был огромным, — но сейчас он определенно был во власти того самого чувства, которое
