– Точно, – отозвался Джад, и его голубые глаза скрестились с глазами Сэма. –
– И вы полагаете, нам следует задержать всех тут? До какого времени? До тех пор, пока ад не замерзнет? Или пока Господь не исправит свои часы?
– Или пока мы коллективно не покончим с собой? – Глаза Зиты опасно сверкнули. – Дабы не заразить остальное человечество?
Она, казалось, намеренно взвинчивала себя, доходя до сарказма, но Джад ответил ей совершенно спокойно:
– Массовое самоубийство? Что ж, дело тоже вполне возможное.
– Чушь собачья!
– Но мы его запишем в самый конец списка.
– Самоубийство? Вы это серьезно?
– Мисс Прествик, представьте себе такую ситуацию – к вам подходит мужчина и говорит:
– Весьма внушительный аргумент, – согласился Сэм. – О'кей. Давайте решим, что будем делать дальше. И что мы собираемся сказать этим людям, чтобы они согласились поступать так, как мы им посоветуем.
2
Он все еще продолжал держать в руках банку ледяной кока-колы.
Но ведь это не Небеса. Тяжелая накидка оттягивала плечи, и он хорошо ощущал эту тяжесть. Она стала весить еще больше, а шнурок, на котором она держалась, впивался в шею. Пот продолжал течь под рубашкой. Ужасно чесались плечи. Солнце слепило.
Но сомнений не было.
Ли огляделся. Вон стоят туристы из его автобуса. И другие, которые приехали в своих машинах. Вон сидит плачущий мороженщик. И трое сопровождающих в своих дурацких костюмах.
А кто вообще знает, что происходит с вами, когда вы умрете? Не с душой, конечно. У каждой культуры свои представления о Небесах. Разве египтяне не представали перед Осирисом, который взвешивал их злые и добрые дела? И в зависимости от того, куда склонялась чаша весов, вы или входили в дверь и получали там славную и вечную жизнь, или, осужденный как грешник, разрывались пополам кем-то, у кого было человеческое тело, но голова и челюсти – крокодила. Да мало ли было всяких верований! Христиане отправлялись в какой-то странный рай, а индуисты возрождались для исполнения еще одного жизненного тура на земле.
Но наверняка никто и ничего не знал.
Ли говорил себе: «Я погиб в Йорке под колесами грузовика, который меня раздавил всмятку. Так почему же я снова оказался здесь?»
Очевидный ответ заключался в том, что его возвращение в амфитеатр вместе со всеми этими людьми является своего рода испытанием.
Но какого черта им от него нужно?
Может, он в чем-то согрешил в прошлые годы? Может, он должен оказать кому-то услугу или хотя бы извиниться перед кем-то, кому он причинил вред?
Но кому?
Он же, в общем, покладистый парень. Большой, мягкий, злобы в нем не больше, чем в щенке. Он относится к тому типу людей, о которых вспоминают в первую очередь, когда речь заходит о славных ребятах.
И тем не менее он убежден, что его подвергают испытанию. И если он его не выдержит, то в хорошенькое же местечко он попадет! А если выдержит, если сделает то, чего от него ждут, то что тогда? Вероятно, его пошлют прямиком в рай?
Ли сделал глоток из ледяной банки.
Вот это да!
Что ж, поплывем по течению. Будем держать ушки на макушке и, когда наступит критический момент, сделаем то, что надо.
Он поднял глаза, стараясь защитить их от слепящего солнца. Может быть, этот сверкающий на небе диск – на самом деле есть Божий глаз? Наблюдает за ним. Следит за каждым движением. Взвешивает каждый поступок. Читает его эмоции, как будто они написаны на сердце, читает легко, как юрист читает в контракте то, что напечатано самым мелким шрифтом.
Возможно, его добрые дела взвешены вместе с плохими. Как у тех дохлых египтян? Когда Ли было четырнадцать, он видел гробницы в Долине Царей и собственными глазами рассматривал роспись на стенах. Эти изображения, сделанные три тысячи лет назад, запечатлелись в его памяти, будто отпечатались на сетчатке глаз. Он стоял в прохладной душной гробнице, а его глаза не отрывались от изображения мертвого египтянина с трупно-зеленоватым лицом, чье тело было обмотано белыми бинтами. И еще там был бог смерти Осирис, который взвешивал дурные и добрые дела мертвого. Добрые – на правой чаше весов, злые – на левой. «Я мертв, – думал он. – И это – Испытание». Ли видел, как к нему уверенными шагами направляется Джад Кэмпбелл. «О'кей. Ли, старина, – сказал он себе. – Думаю, твое Испытание начинается».
3
– Хочешь выпить? – спросил Сэм Зиту.
– Готова за выпивку пойти на любое преступление. Надеюсь, ты сейчас вынешь из заднего кармана брюк плоскую фляжку с коньяком?
Он слабо улыбнулся:
– Сожалею. Я собирался взять в автомате кока-колу. Хочешь?
– А ты не мог бы вместо колы взять перье?
– Считай, оно уже у тебя в руках.
Сэм перешел залитую солнцем автомобильную площадку и добрался до автомата, стоявшего прямо у стены Гостевого центра. Яркое синее небо говорило, что день будет по-настоящему летний.
«Но какой это день недели?» – спросил он себя. И тут же почувствовал головокружение, будто голова готова была сорваться с нарезки и улететь, как воздушный шарик, – прямо в синее великолепное небо. Вместе с его разумом.
Черт, нужно побольше сахара, чтоб повысить его содержание в крови!
Сэм долго возился, перебирая незнакомую мелочь. Какой-то японец, лет эдак сорока пяти, сказал ему:
– Вы тоже не слишком хорошо разбираетесь в этой системе? Разрешите я помогу. – Он взял мелочь с ладони Сэма и скормил медяки машине. – Странные деньги, – продолжал японский турист, улыбаясь. – Надо какое-то гребаное время, чтоб к ним привыкнуть. И климат тут дурацкий. Я, мать их растак, просто в нем не разбираюсь. Теперь можете выбирать свои напитки.
Сэм улыбнулся, кивнул и стал нажимать на большие кнопки, каждая из которых соответствовала рисунку банки с определенным напитком – расчет на неграмотных и на иностранных туристов. Когда банки с лязгом проскочили в прорезь и улеглись в приемнике, японец снова широко улыбнулся.
– Немец? Дейч?
– Американец.
– Это хорошо. Не сможете ли вы объяснить мне, почему англичане валяют дурака с этими гребаными
