— Почти. Есть пара-тройка неясностей. Помните, я возил вас в контору Ллойда?
— Конечно.
Визит действительно был незабываемым. Даже в двадцать первом веке «новое» здание общества Ллойда выглядело футуристично. Но больше всего Эмерсона потрясла книга учета бедствий — реестр кораблей, потерпевших крушение. В коллекции массивных фолиантов хранились самые драматические моменты в истории мореплавания. Сотрудник показал Эмерсону и Паркинсону страницу за пятнадцатое апреля тысяча девятьсот двенадцатого года и запись каллиграфическим почерком — новость, только что потрясшую мир.
Казалось, отметки за более чем двести лет сделаны одной и той же рукой. Беспримерный образец традиций и непрерывности.
— Мой отец много лет являлся членом общества Ллойда. Мы пользуемся там… некоторым влиянием.
— Охотно верю.
— Благодарю. Как бы то ни было, совет директоров провел переговоры с международной организацией, заведующей морским дном. Существует несколько десятков конфликтных заявок. Юристы отлично работают. Как бы ни повернулось дело, мы не проиграем.
Роя Эмерсона порой раздражала обстоятельность Руперта; похоже, тот никогда не спешил перейти к сути. Трудно поверить, что при необходимости этот человек способен действовать быстро. Однако он являлся одним из лучших яхтсменов в мире.
— Было бы замечательно добиться исключительного права владения — в конце концов, это был британский корабль…
— Построенный на американские деньги.
— Эту деталь опустим. В данный момент судно не принадлежит никому. Придется улаживать все в Международном суде. На это может уйти несколько лет.
— У нас их нет.
— Именно. Пожалуй, мы сможем добиться судебного запрета на подъем «Титаника» для всех остальных, а сами тем временем будем тихонечко действовать по плану.
— Тихонечко! Шутите. Знаете, сколько раз я за последнее время отказывался от интервью?
— Полагаю, столько же, сколько я. — Руперт посмотрел на часы. — Ну вот. Как раз успеем. Хотите увидеть нечто забавное?
— Конечно.
Эмерсон уже привык: если Паркинсон предложил что-то «забавное», отказываться не стоит. Другой случай столкнуться с этим вряд ли представится. На этот раз, возможно, он покажет подлинные драгоценности из королевской казны, или дом 21b по Бейкер-стрит[29], или книги из Британской библиотеки, именующиеся диковинками и не указанные в главном каталоге…
— Здесь рядом. Пешком дойдем за две минуты. Королевский институт. Лаборатория Фарадея. Место, где родилось столько важных для нашей цивилизации открытий. Сейчас там меняют экспозиции. Какой-то балбес уронил реторту. Фарадей пользовался ею во время опытов по созданию бензина. Директор хочет знать, сможем ли мы изготовить идентичное стекло и отлить из него реторту так, чтобы никто не заметил подмены.
«Не каждый день, — сказал себе Эмерсон, — выпадает шанс посетить лабораторию Майкла Фарадея». Они перешли узкую Элбемарл-стрит, без труда уворачиваясь от немногочисленных машин, и, пройдя несколько метров, остановились у фасада Королевского института.
— Добрый день, мистер Паркинсон. Сэр Эмброуз ожидает вас.
— Надеюсь, вы не против встречи в аэропорту, миссис Крейг… Дональд. Добираться до Токио все труднее. К тому же чем меньше людей нас увидят, тем лучше. Уверен, вы понимаете.
Доктор Като Мицумаса, молодой президент компании «Ниппон-Тернер», по обыкновению, появился в безупречном костюме, сшитом на Сэвил-роу. Взглянув на него, Крейг решил, что одежда знаменитых лондонских ателье не выйдет из моды еще лет двадцать. Като сопровождали двое привычных уже самураев. Телохранители походили друг на друга так, словно были клонами. Они всегда держались поодаль и не произносили ни слова. Дональду порой казалось, что японская робототехника шагнула дальше, чем он думает.
— До прихода второго гостя есть пара минут. Давайте обсудим некоторые детали, касающиеся нас двоих…
Мы приобрели права на показ «Незабываемой ночи» в вашей обработке. Лицензия позволяет крутить «бездымную» версию по кабельному и спутниковому телевидению первые шесть месяцев две тысячи двенадцатого года. Естественно, по всему миру. Хотелось бы продлить контракт еще на полгода.
— Великолепно, — поговорил Дональд. — Прошу прощения, Като, но я не верил, что у вас получится. Мои поздравления.
— Благодарю. Как сказал дикобраз подружке, это было нелегко.
За годы учебы на Западе — в Лондонской школе экономики, после в Гарварде и Анненберге — у Като развилось чувство юмора, не соответствующее его высокому посту. Стоило зажмуриться, и Дональд забывал, что говорит с урожденным японцем. Среднеатлантический акцент Като звучал идеально. Однако в разговоре он частенько вставлял дерзкие остроты, не имеющие отношения ни к Востоку, ни к Западу. Они принадлежали исключительно господину Мицумасе. Но даже неудачные, попахивающие дурным вкусом шутки, нередко проскакивающие у японца, наверняка были хорошо продуманы. Такая манера расслабляла собеседников Като, вынуждала их недооценивать президента «Ниппон-Тернера». В результате они совершали весьма дорогостоящие ошибки.
— Рад сообщить, — порывисто проговорил Като, — что компьютерные тесты прошли удовлетворительно. Позволю себе отметить: до нас таких операций не проводил никто. Наша затея уникальна. Она произведет колоссальное впечатление на весь мир. Ни один человек — в буквальном смысле ни один — даже не подумает поднять «Титаник» так, как это собираемся сделать мы!
— Не весь «Титаник», лишь часть. Кстати, почему только корма?
— Есть ряд причин, как практических, так и психологических. Корма намного легче носовой части. Она весит менее пятнадцати тысяч тонн. И она дольше всего держалась на поверхности. Все остававшиеся на палубе держались за нее. Мы перемонтируем сцены из «Незабываемой ночи». Я думал переснять их или сделать оригинал цветным…
— Нет! — в унисон воскликнули Крейги.
Като их реакция обескуражила.
— Вы и без того неслабо надругались над фильмом! О непостижимый Запад! Ну да ладно. Сцена ночная, она и в черно-белом варианте будет смотреться отлично.
— Это не последняя нерешенная проблема редактирования, — внезапно вмешалась Эдит. — Есть еще одна. Танцевальный оркестр на палубе «Титаника».
— Что с ним не так?
— Ну… в фильме он играет «Господь, я ближе к Тебе».
— И?
— Глупость несусветная. От них требовалось ободрить людей и предотвратить панику. Последнее, что сделали бы музыканты, — заиграли скорбный гимн. При первой же попытке их расстрелял бы какой- нибудь офицер.
Като рассмеялся.
— У меня тоже иногда возникает такое желание. Но что же они играли?
