мили в день, привела бы к тому, что вся германская армия была бы разрезана на куски. Лучше стоять и держаться до последнего, положившись на врожденную стойкость и дисциплину германского солдата. Красная армия использовала в этом наступлении все, что могла, – те немногие драгоценные Т-34, каждого солдата, которого она решилась перебросить с Дальнего Востока, каждый снаряд и пулю, полученные с заводов. Но у нее не было сил, да и не позволяла погода, осуществить контрнаступление с целью глубокого прорыва в духе летних сражений. В тех немногих случаях, когда Красной армии удавалось окружить врага, не хватало артиллерии, чтобы его уничтожить, и не было авиации, чтобы не дать люфтваффе обеспечивать окруженных боеприпасами и продовольствием. То, что русские смогли оправиться, и их зимнее наступление 1941 года остаются одним из самых замечательных достижений в военной истории, но драматизм этих событий заключался в существенной нехватке материальных средств и талантливых людей, от чего продолжала страдать советская военная машина. После того как она не смогла одержать верх во время первого летнего удара, ее шансы на полную победу стали медленно уменьшаться в соответствии с непреложной шкалой относительности. Суммарный результат определялся тем, что, хотя русские и нападали без устали в течение трех месяцев на группу армий «Центр», им так и не удалось достичь крупного окружения врага, к которому они так стремились, а отвоеванная территория ограничилась сорокамильным поясом на подступах к Москве. Немцы смогли удержать Ржев, Вязьму и Орел.
Но если политика Гитлера помогла удержать завоеванную территорию, она была непростительна по отношению к талантливым военачальникам. Страшно пострадавший от русской зимы, лишенный своих самых выдающихся командиров вермахт изменился до неузнаваемости по сравнению с июньскими днями, и ему было суждено нести шрамы этого опыта до самой могилы. Что же до Гитлера, то это время было его звездным часом. Он сделал более, чем спас германскую армию; он добился полного личного превосходства. Однако это превосходство не смягчило его неприязни к генералам или его презрения к той мистике профессионализма, которой они окружали себя. Фюрер был убежден, как он объявил Гальдеру, что «овладеть этим вашим оперативным искусством – это любой сможет».
Часть вторая
СТАЛИНГРАД
Г и т л е р. С русскими покончено!
Г а л ь д е р. Должен признать, начинает казаться, что это именно так.
Глава 10
ПЛАНИРОВАНИЕ И ПОДГОТОВКА
В феврале 1942 года наступление русских выдохлось. Стало теплее, дни стали длиннее, начал приближаться конец тяжелых испытаний для вермахта. Хотя Красная армия добилась некоторых отдельных успехов, как, например, взятие Великих Лук 15 февраля, она была изнурена. По мере ослабления темпа наступления русские вернулись к своей прежней неуклюжей фронтальной тактике против оперативных очагов обороны, так что к концу зимы армии Жукова оказались почти в таком же тяжелом положении, что и армии врага, но с тем зловещим фоном, что их ресурсов вооружения и подготовленных людских сил было намного меньше, чем у немцев.
Главной проблемой для обеих сторон было разгадать намерения противника и спланировать собственные действия на следующий сезон кампании, который начнется после таяния снегов. Этот вопрос встал перед ОКХ еще тогда, когда стало ясно, что будет кампания и 1942 года, то есть в конце ноября, когда «окончательное» наступление на Москву начало захлебываться. Блюментритт вспоминает, что в то время ряд генералов заявили, что возобновление наступления в 1942 году невозможно и было бы разумнее закрепить то, что уже завоевано. Гальдер сильно сомневался относительно продолжения наступления. Фон Рундштедт даже убеждал, что германская армия должна отступить к их первоначальному рубежу в Польше. Фон Лееб соглашался с ним. Если другие генералы и не заходили так далеко, большинство их было очень озабочено тем, к чему приведет эта кампания… Но с уходом фон Рундштедта и Браухича сопротивление планам Гитлера стало слабеть, а они сводились к требованию непременного возобновления наступления.
Блюментритт точно не указывает даты этих обсуждений. Но хотя концепция кампании 1942 года появилась в планирующих органах ОКХ в ноябре 1941 года, вероятнее всего, он приводит обобщенные мнения, услышанные им от различных командиров после того, как он стал заместителем начальника Генерального штаба при Гальдере 8 января 1942 года. Это было временем, когда генералы соревновались друг с другом в выражении наиболее пессимистических предсказаний. Разумеется, после того как фронт стабилизировался и стало возможно начать накапливание стратегического резерва, мнения профессионалов сместились в пользу наступательной кампании летом. Спор уже пошел о ее масштабах. Может ли война кончиться или будет благоразумнее ограничиться уменьшением потенциала России до такой степени, чтобы она перестала быть серьезной угрозой, осуществить операцию, которая с точки зрения большой стратегии является оборонительной?
В ретроспективе большинство генералов утверждали, что они стояли за ограниченную кампанию и что любой более честолюбивый план являлся «рискованной игрой». Тем не менее это всего лишь еще один пример (которыми изобилует Восточная кампания) неспособности Генерального штаба дать правильные оценки на глобальном стратегическом уровне. Он рассматривал летнюю кампанию 1942 года как узкую тактическую проблему, не связанную с мировыми событиями, которые делали жизненно важным для Германии победить в войне в этом году или быть задавленной промышленным потенциалом выстраивавшейся против нее коалиции.
Генералы оправдывались тем, что их никогда не приглашали на заседания по экономике, где обсуждались потребности в зерне, марганце, нефти и никеле, и тем, что Гитлер «держал их в неведении» относительно этого элемента стратегии. Но это неправда. Как будет видно, Гитлер подчеркивал экономический фактор, стоящий за всеми своими решениями, в каждом случае, когда он спорил со своими генералами. Впрочем, они отнюдь не были столь невежественны, как склонны утверждать.
Однажды произошел спор между Гитлером и Гальдером. Разведка имела сведения, что каждый месяц русские заводы на Урале и в других местах выпускают 600–700 танков. Когда Гальдер сказал ему это, Гитлер стукнул рукой по столу и заявил, что это невозможно. Однако если производство танков в России действительно находилось на подобном уровне, это было аргументом скорее за ускорение принятия, чем за откладывание решения. Очевидно, генералы или совершенно не понимали Гитлера, или, что кажется более вероятным, представляли его в совершенно ложном свете. Судя по мнению Блюментритта, «…он не знал, что еще предпринять, так как об отходе и слушать не желал. Он чувствовал, что должен что-то делать и что это может быть только наступлением».
На самом деле у Гитлера было совершенно ясное представление о том, что он будет делать. Он намеревался разгромить русских раз и навсегда, уничтожив их армии на юге, захватить их экономику, а затем решить, повернуть ли войска в направлении восточнее Москвы или направить их на юг к нефтяным месторождениям Баку. Но вместо того чтобы сесть со своими генералами в ОКХ за один стол и твердо внушить им, какие цели он ставит перед ними с самого начала, фюрер был исключительно осторожен – если не сказать уклончив – в ознакомлении других со своими стратегическими идеями. В результате наконец был выработан оперативный план, но у Гитлера и Генерального штаба оказались разные цели. План ОКХ учитывал некоторые пространственные ограничения, тогда как ОКВ – где Кейтель и Йодль, как представляется, должны были лучше знать намерения Гитлера – навязывало применение больших сил и больший размах операций. Эти различия так никогда и не были устранены, а их происхождение и история важны для понимания хода Сталинградской кампании и ее гибельной кульминации.
Первый предварительный план, подготовленный ОКХ в середине зимы, когда Красная армия производила внушительное впечатление, предусматривал ограниченную кампанию на юге России и закрепление на рубеже к востоку от излучины Днепра, что обеспечило бы Германии доступ к залежам марганцевой руды у Никополя. Всякие ограничения этого плана вскоре отпали в эйфории, вызванной весенним оживлением, но единственная конкретная мера, которая была обеспечена по плану – овладение Ленинградом и соединение с финнами, – оставалась на повестке дня и, соответственно, перекочевывала в каждый последующий вариант. Это, как будет видно, привело к сильному отвлечению боеспособных сил в течение лета.
В апреле была разработана более смелая схема. Она предусматривала захват Сталинграда и междуречья Дона и Волги, или, «по крайней мере, [возможность] подвергнуть город огню тяжелой
