переселенцами.
Но семя польского национализма, оставшегося живым после столетий подобного существования, оказалось по-дарвински устойчивым и теперь, занесенное нуждой на холодную почву военного Лондона, начало расти. Лондон стал местом пребывания «польского правительства», Меккой для эмигрантов и беженцев, центром, куда стекались вся энергия и патриотизм этого трагического и яркого народа. Постепенно тонкие, хрупкие нити подпольных связей, которые все равно возникают даже при самых жестоких режимах, начали соединяться, образуя цепь руководства и разведки, которая оставалась эффективной вплоть до трагических событий осени 1944 года. Британцы поставляли оружие и обучали поляков военному делу; была создана отдельная Польская армия; польские летчики летали своими отдельными эскадрильями. Самым важным было то, что они возвращались на парашютах к себе на родину, с оружием, рациями и инструкциями от «правительства».
Но конечно, никто так не восприимчив к заразе сомнения, к разъедающему действию личной зависти и интриг, как правительство в изгнании. И по мере развертывания дальнейших военных и политических событий эти трудности не становились легче. Когда Советский Союз вначале превратился в союзника, а затем, к 1944 году, его армия стала самой мощной в коалиции и во всем мире, появилась угроза самостоятельности политики Польши. К июлю 1944 года Красная армия заняла всю Восточную Польшу и находилась, с точностью почти до метра, на тех же границах, которые она захватила в 1939 году. Но почему она должна была остановиться там? Не было никакой уверенности в том, что это произойдет. Жесткие потребности стратегической необходимости и распад вермахта совпадут, и в результате, как казалось лондонским полякам, их страна снова окажется под господством одного из своих традиционных врагов. Это было положение, в котором дипломатия бессильна, ибо дипломатия означает давление (пусть изящно завуалированное), но уже не было никаких средств, да и какое давление могло подействовать на Россию? Армии русских были всемогущи; они получали всяческую помощь с Запада – и обеспечение этой помощью стало необратимым процессом, обусловленным (как и многие другие уступки, которыми Советский Союз пользовался с 1942 года) мощным давлением настроения общества в демократических странах. Теперь русская политика пожинала блага заметных изменений своего облика, усердно создаваемых коммунистическими партиями Запада и непреднамеренно распространяемых органами пропаганды демократических стран. На международном уровне подчеркивалось значение патриотизма, воодушевлявшего советских людей (причем прежняя преданность партии как бы слегка отводилась в тень); идеи классовой борьбы и революции уже не звучали так громко, как раньше. Вместо них были созданы два новых имиджа: храброго красноармейца, как олицетворения страны, не дрогнувшей в бою, и «дядюшки Джо», раскуривающего трубку, – символа надежности в поведении и переговорах.
В дипломатическом контексте положение лондонских поляков ухудшалось из-за того, что Соединенные Штаты становились главенствующей силой в западной коалиции, и центр власти (в целях политических интриг и лоббирования) постепенно стал перемещаться из Лондона в Вашингтон. Но если у британских лидеров (в отличие от простых людей) еще сохранялся определенный цинизм в оценке этого нового русского характера, для Соединенных Штатов было справедливо обратное, когда политики (и многие военные тоже) были захвачены этой новой русской линией. В Тегеране, когда первыми осторожными подходами британцы пытались предупредить Рузвельта об опасности давать русским слишком глубоко проникнуть на Балканы, президент сказал своему сыну Эллиоту:
«Я не вижу оснований рисковать жизнями американских солдат, чтобы защищать подлинные или воображаемые британские интересы на континенте».
Действительно, американская политика[115] начала свою переориентацию, которая открыто проявилась в Ялте в следующем году, когда США предпочли поддержать «безопасность» России в ущерб намерениям Британии и малых стран Европы. Рузвельт твердо решил заручиться содействием русских в войне против Японии; он был также убежден, что Россию следует уговорить присоединиться к Организации коллективной безопасности (Объединенных Наций), которая, как он считал, сможет «контролировать» ее. В результате то, что США хотели от Сталина, имело для них большее значение, чем то, что они предлагали ему.
В такой ситуации лондонским полякам пришлось полагаться только на себя. Каков был политический климат, в котором им предстояло действовать, стало видно в 1943 году, когда немцы случайно обнаружили захоронения 4 тысяч польских офицеров в Катыни. Сталин не дал разрешения на независимое расследование миссией Международного Красного Креста и после долгих и оскорбительных дипломатических обменов нотами воспользовался удобным случаем «разорвать» отношения. В последующие 12 месяцев отношения все больше и больше ухудшались. Были попытки коммунистических подрывных действий в рядах польских войск на Западе в сочетании с назойливой пропагандистской кампанией (в которой были не безгрешны и некоторые британские публикации), обвинявшей лондонских поляков в антисемитизме. На языке коммунистических попутчиков это всегда являлось признанной предшествующей стадией обвинений в «фашизме». Кроме того, подразумевалось, что лондонское польское правительство «не представляет польский народ». Затем 24 июля 1944 года русские, уже миновавшие и старую линию Керзона, и границу 1939 года, захватили Люблин и водворили туда Национальный комитет освобождения – очевидное ядро марионеточного коммунистического правительства. Если лондонским полякам нужно было заявить о себе, то время для этого подходило к концу.
Классическим ответом Сталина одному западному дипломату, слащаво распространявшемуся на тему «доброй воли» католиков, был вопрос: «А сколько дивизий у Папы?» Такой же вопрос и почти с таким же эффектом можно было бы задать и польскому правительству в Лондоне. Их дивизии были так же немногочисленны, так же рассеяны и так же бессильны, какими были британские дивизии пять лет назад в момент германского нападения. Но зато у них было широко распространенное и хорошо организованное подполье, руководимое по радио из Лондона. Эта сила – Внутренняя армия, Армия Крайова (АК), была сосредоточена в Варшаве. Но по мере приближения часа если не освобождения, то изменения в национальности оккупантов, влиянию АК стали грозить различные группировки. Существовали Народная армия, Армия Людова (АЛ) независимых лево настроенных элементов; управляемая коммунистами Польская Армия Людова (ПАЛ) и Национальные вооруженные силы, крайние правые, отколовшиеся от АК при первом признаке надвигавшегося компромисса с советскими властями. Перед Армией Крайовой стояла неотложная необходимость проявить свою силу, чтобы лондонское правительство могло, по крайней мере, убедиться в наличии своих вооруженных сил в собственной стране. К тому же в Лондоне стали получать сообщения о том, что части АК, взаимодействовавшие с русскими, затем разоружались, а их офицеров куда-то увозили. Такая возможность появилась у русских на последней неделе июля, потому что в связи с приближением Рокоссовского к Варшаве немецкая администрация стала свертывать свою деятельность, и многие ее отделы перестали работать. 27 июля военное правительство официально объявило о привлечении 100 тысяч гражданских лиц к работе на оборонительных сооружениях, а еще худшему рассеиванию сил АК могло способствовать обращение по русскому радио 29 июля, в котором говорилось о предстоящем освобождении города, и «работников Сопротивления» призвали к восстанию против отступавшего врага. Этот последний призыв привел к большой неразберихе – дело в том, что Армия Крайова, составлявшая 80 процентов вооруженного Сопротивления, получала свои приказы из Лондона, и преждевременное выступление АЛ и ПАЛ могли не дать АК возможности руководить своими бойцами. Поэтому 1 августа командующий Армии Крайовой генерал кавалерии Бур-Комаровский обнародовал обращение, листовки с которым были рассыпаны по всему городу.
«Солдаты столицы!
Сегодня я отдал приказ, столь долго ожидаемый всеми вами, приказ на открытую борьбу против немецких захватчиков. После почти пяти лет вынужденной подпольной борьбы сегодня мы открыто беремся за оружие…»
Вначале казалось, что момент выбран прекрасно, что АК сможет занять вакуум, образовавшийся при уходе немцев, и опередить Рокоссовского, объявив об освобождении столицы. Затем британские ВВС доставили бы из Лондона польское правительство, которое смогло бы занять свое место в административном центре страны, пользуясь престижем военных успехов и поддержкой мощных местных войск. Но в действительности русское наступление исчерпало свои силы. В тот самый момент, когда Бур- Комаровский призвал поляков к оружию, правое крыло русских в Прибалтийских государствах было мощно контратаковано из Восточной Пруссии и Курляндии. Русским пришлось уступить Тукумс и Митаву (Елгаву), и к