последовательными. «К тому времени, как нанесут последний, от нас останется железный лом», – сказал Рейнгардт.
Вначале Гитлер намеревался начать наступление в Арденнах в ноябре. Если бы так и было сделано и даже если бы результаты были не больше полученных, возвращение танкового резерва в войска Гудериана могло бы произойти до начала зимнего наступления русских. Но в действительности Мантойфель и Зепп Дитрих начали наступление 16 декабря, и за его ходом с большой тревогой следили в ОКХ в Цоссене и у Гитлера во временной штаб-квартире на Западе, в Цигенберге.
К 23 декабря нервы Гудериана больше не могли выдерживать напряжения, и он проехал через всю Германию в Цигенберг, полный решимости «требовать, чтобы сражение, наносящее нам тяжелые потери, было прекращено и чтобы все силы, которые можно было собрать, были направлены на Восточный фронт».
Хотя начальник Генерального штаба в конце концов оказался прав, его действия на этом этапе были преждевременными, и это создавшееся неправильное впечатление, вероятно, стоило ему нескольких дивизий, потому что дало «западной» школе возможность представить его плохо информированным и чрезмерно озабоченным («Слишком, слишком тревожится», – успокаивающе заметил «национальный вождь»). Дело в том, что именно в этот день, по словам официального историка США, «…попытка заткнуть брешь превратилась в битву на выживание, по мере того как каждая дивизия, направляемая в 1-ю армию для контратакующей роли… была вынуждена переходить к обороне, чтобы предотвратить новый германский прорыв».
Только 24 декабря Модель решил заменить исходный план прорыва через Арденны так называемым «малым решением», и было немыслимо, чтобы Гитлер разрешил выходить из боя в тот момент, когда, казалось, решался исход сражения. «Кто занят изготовлением всех этих писаний?» – закричал Гитлер, когда Гудериан показал ему меморандум с перечислением сосредоточиваемых советских дивизий в Польше. Гудериана угостили обедом, после которого Йодль злорадно «поделился» с ним, что за Арденнами последует еще одно наступление, в Эльзасе. «Мы не должны упускать инициативу, которую только что взяли в свои руки, – наставлял он Гудериана. Оперативные планы противника серьезно нарушены». И единственным результатом приезда Гудериана стало то, что ОКВ обратило беглое внимание на Восточный фронт и приказало (пока Гудериан возвращался в Цоссен, не проинформировав его) двум танковым дивизиям СС из корпуса Гилле, находившимся в резерве за Варшавой, следовать в Венгрию и «снять осаду с Будапешта».
Понимая, что он никогда не добьется ничего хорошего с подхалимами из ОКВ в Цигенберге, которые были радостно опьянены непривычным одобрением фюрера и незнакомым ощущением руководства крупным наступлением, Гудериан направил свои усилия по традиционным каналам прусского масонства – и здесь сразу добился нужного. В канун Нового года он снова приехал в Цигенберг, но на этот раз вначале осмотрительно посетил Рундштедта, главнокомандующего на Западе, и генерала Зигфрида Вестфаля, его начальника штаба. Эти хладнокровные профессионалы, его коллеги, глубоко презиравшие «нацистских солдат» вокруг фюрера, были серьезно обеспокоены опасным положением на Востоке. Вестфаль дал Гудериану номера трех дивизий за Западным фронтом и одной в Италии, находившихся возле железнодорожных станций, которых можно было бы взять, и даже послал их командирам предварительный приказ быть готовыми к погрузке. Затем Гудериан лично обратился в управление военных перевозок и договорился о выделении ему необходимого подвижного состава и уж после этого направился в конференц- зал Гитлера, где повторил свои прежние требования о пополнениях.
Йодль немедленно ответил, что «они ничем не располагают».
«Но на этот раз я мог возразить ему… Когда я сказал Гитлеру номера имеющихся дивизий, Йодль сердито спросил меня, откуда я их взял; когда я сказал ему – от главнокомандующего его собственного фронта, – он погрузился в злобное молчание». Гудериану было разрешено передислоцировать эти дивизии, но время и усилия, потраченные на то, чтобы добиться этих жалких пополнений, и отсутствие согласованности в германском Верховном командовании, которое иллюстрирует этот случай, были зловещим предзнаменованием для тех критических сражений, которые были впереди.
После этой небольшой личной победы начальник штаба провел первую неделю января, инспектируя штабы армий на Восточном фронте. То, что ему доложили, и то, что он увидел собственными глазами, было настолько тревожным, что он решил обратиться к Гитлеру с последним воззванием, на этот раз и о дополнительных войсках, и о разрешении совершить необходимый отход, который позволил бы скудно защищаемой буферной территории поглотить первый удар наступления русских. Ибо Гудериан смог разглядеть, что за те месяцы, что они провели в подготовке, русские накопили такую мощь, что остановить их продвижение было уже не в силах германской армии. Единственной надеждой было, увернувшись в последний момент, заставить Жукова «ударить в пустоту» и затем перейти к маневренной обороне через Западную Польшу, пока усталость и весенняя распутица не остановят наступления русских.
Но даже Манштейн в пору своего процветания при Гитлере не был в состоянии склонить его к стратегической философии подобного рода. Теперь же, как саркастически отметил Гудериан, «…стоило Гитлеру только услышать слово «тактическое», как он тут же выходил из себя, зная, что следующим словом будет «отступление». Когда Гудериан представил ему уточненные данные оценки численности русских, Гитлер объявил, что они «совершенно идиотские»[122] и все это «втирание очков». Гитлер так рассвирепел, что приказал поместить генерала Гелена, который подготовил эти данные, в сумасшедший дом. Гудериану удалось отстоять его[123], но большего он не достиг. В конце разговора Гитлер заявил ему: «Восточный фронт никогда еще не имел такого сильного резерва, как сейчас. Это ваша заслуга, и я благодарю вас за это». Неподдающийся Гудериан возразил: «Восточный фронт – это карточный домик. Если фронт прорвут в одном месте, все остальное рухнет…»
12 января Конев начал наступление с Барановского плацдарма и через 36 часов прошел через всю эту позицию, линию Губерта, которая, как утверждалось, была самым сильным сектором германской обороны. Спустя сутки вначале Жуков, потом Рокоссовский перешли в наступление, и к 14 января каждая из драгоценных германских танковых дивизий в Польше оказалась втянутой в боевые действия и сгруппированной в два корпуса – 24-й (Неринг), пытавшийся закрыть бреши в линии Губерта, и 46-й, стремившийся помешать Жукову повернуть на север с плацдармов у Магнушева и Пулав и окружить Варшаву.
Самый сильный резерв Гудериана располагался в Восточной Пруссии и состоял из дивизий «Герман Геринг» и «Великая Германия», объединенных в корпус, которым командовал генерал фон Заукен. Но 15 января ОКВ (Гитлер или Йодль) вмешались, прислав из Цигенберга приказ, согласно которому Заукен должен был направиться на юг к Кельце (расстояние около 150 миль, включая фланговый марш по кишащим партизанами польским железным дорогам). Гудериан вначале наотрез отказался, доказывая, что будет невозможно удержать теперешние позиции на Висле, хотя русское наступление можно будет замедлить, если удержать Восточную Пруссию в виде «балкона», нависающего с севера над их фронтом. Насколько это было тактически оправдано и насколько тут влиял факт, что сам Гудериан родился в Восточной Пруссии и был воспитан в традиции, что колыбель германского милитаризма должна быть любой ценой сохранена неприкосновенной, нам остается только гадать. В любом случае фюрер отверг доводы своего начальника штаба, и мощные силы Заукена потратили первую неделю наступления русских на запасных станционных путях, загружая и разгружая свои новые «тигры». Сам Гитлер выехал из Цигенберга 16 января и обосновался вместе со своим штабом в рейхсканцелярии в Берлине, где ему и было суждено провести три последних месяца своей жизни.
Заукену и Нерингу удалось совместно сохранить целостность южного конца фронта, но 46-й танковый корпус в центре был слишком слаб, чтобы задержать Жукова дольше нескольких дней. 18 января его отбросили назад, к северному берегу Вислы, где в его тыл ударила вся мощь танков Рокоссовского. В течение этой недели 4-ю армию Хоссбаха оттеснили назад на замерзшие Мазурские озера, и поскольку корпус Заукена находился в Южной Польше, у него не было резервов для обороны. День за днем священная земля Восточной Пруссии сотрясалась под грохотом русских танков, и уже появились некоторые признаки (намеренного) ослабления дисциплины Красной армии. Тысячи жителей шли по дорогам, погрузив свои пожитки на конные повозки, толкая перед собой детские коляски и тачки, как бы повторяя сцены 1940 года в Западной Европе, но на этот раз при температуре ниже нуля.
