И вот перед ним уже высится ветрозащитная полоса деревьев. Отпечатки подков Шалфейки вели прямехонько туда. Бандит легко перемахнул через дощатый забор и быстро скрылся меж темных стволов. Маленькая группка коров бросилась врассыпную при его появлении.
Джейк натянул удила — взгляд его приковала к себе кобылка гнедой масти с черной гривой, мирно пившая воду из пруда. Но где же, черт возьми, была Энни?
Он встал в стременах и оглядел все пастбище.
— Энни! — Крик его вспугнул совсем маленького теленка, который шарахнулся, пробежал несколько шагов по густой траве, а затем вернулся к матери.
Джейк прислушался, но ничто не нарушало спокойствия тихого, теплого воздуха.
Он позвал снова.
— Я здесь, наверху! — Голос донесся с низкорослого, развесистого тополя возле пруда. Что-то желтое мелькнуло в густой листве. — Эй, Шерлок Холмс! Я здесь, на дереве!
Мышцы Джейка расслабились. Он нашел взглядом Старую Греховодницу, бодливую корову-вожака, которая стояла едва ли не на противоположной стороне пруда и спокойно жевала жвачку.
Энни сидела верхом на толстой ветке, опершись спиной о ствол.
— Собираешься переквалифицироваться в птицу? — насмешливо спросил он.
— Это твоя злющая корова загнала меня сюда.
— Такая у этой коровы работа. Она защищает стадо. Я сам ее пригнал сюда две недели назад. Как ты забралась туда?
— Да уж не на крыльях вспорхнула. — Она спокойно болтала ногами и вообще, похоже, чувствовала себя в этой зеленой беседке как дома. — Ты последи, чтоб эта злюка не приближалась. А я слезу вниз.
— Заметано.
Когда Энни спустилась достаточно низко, чтобы Джейк мог дотянуться до нее, он обхватил ее за талию и усадил в седле перед собой.
— Я отвезу тебя домой.
— Отвези меня к моей лошади. Домой я поеду на Шалфейке. К ней я по крайней мере привыкла.
— Берешь командование на себя? Нет уж, мы будем ехать вместе, в одном седле, пока не окажемся в безопасности.
Ковбой обхватил девушку покрепче. И ощутил тепло ее тела. В его воображении сразу нарисовалась картина: Энни, обнаженная, лежит в постели и призывно смотрит на него. От нее пахло солнцем и весенними цветами. Джейк почувствовал, что не удержится и зароется лицом в ее мягкие кудри, поцелует шелковистую кожу в том месте, где шея плавно переходит в плечо. На него нахлынуло — с внезапностью, какой ему не доводилось испытывать с юношеского возраста, — желание. Он хотел ее — прямо сейчас, вот на этой траве.
Энни пошевелилась, пытаясь поудобнее устроиться в узком промежутке между передней лукой седла и его бедрами. Джейк с трудом сдержал стон.
— Энни, сиди смирно. Если будешь елозить, то будет инициирован процесс, который мне очень захочется завершить.
— Тогда спусти меня на землю.
— Не могу. Старая Греховодница ненавидит пеших и кидается без предупреждения. Полагаю, тебе не хочется еще раз поиграть с ней в пятнашки?
Он молча клял свое тело, которое продолжало наливаться тяжестью и силой. Еще несколько минут такой езды, и он завоет, как койот в период течки.
Он схватил поводья Шалфейки.
— Ты сможешь пересесть, как только мы окажемся за деревьями.
Энни покосилась на него.
Пульс его забился еще быстрее. Он отпустил поводья Бандита и Шалфейки, позволив им идти шагом.
Внезапно Энни чуть передвинулась в седле и бросила на него взгляд через плечо. Джейк понял, что она почувствовала бугор, взбухший у него между ног и испытывавший на прочность пуговицы ширинки.
В отчаянии он прикинул, сколько еще осталось ехать.
Двадцать шагов — он заскрипел зубами.
Десять шагов — кажется, одна пуговица отлетела? Аккуратный задок Энни прижался к нему как раз в том месте… Черт.
Пять шагов. Нет, это какая-то дикарская пытка!
— Взять себя в руки, — процедил он сквозь зубы.
— Что надо взять в руки?
— Ничего…
— Джейк, мы уже за деревьями. Можно теперь пересесть?
— Нет. Надо проехать через левые ворота. Так будет безопаснее. — «Но не для меня», — мысленно добавил он. Когда все органы чувств опьянены ароматом Энни, близостью ее тела, звуком ее голоса. А что, если он сейчас наклонится и коснется губами нежной кожи ее шеи, проведет языком по раковине ее ушка, ткнется лицом в душистый затылок? Он представил себе, как поднимает ее, поворачивает лицом к себе, впивается в ее губы с такой силой, что чувствует гладкость ее зубов и темный медовый жар в глубине.
Он сдвинул бедро, чтобы хоть как-то смягчить напряжение.
— Джейк! — Энни откинулась назад и вцепилась в его руку. — Спусти меня на землю.
Натянув поводья, он остановил Бандита, спрыгнул с седла, бросил поводья обеих лошадей на куст и отступил на шаг.
Только с третьей или Четвертой попытки ей удалось дотянуться ногой до стремени. Джейк, изнывавший от нетерпения и раздраженный из-за эрекции, случившейся так некстати, крепко схватил ее за талию и снял с седла.
— Я умею слезать сама!
Он резко отпустил ее. Энни сделала шаг, покачнулась и, побледнев, вцепилась в седло жеребца.
Он опустился перед ней на одно колено и принялся осматривать ногу, на которую она не могла ступить.
— Почему ты не сказала, что повредила ногу? — сердито спросил он, стягивая с нее потихоньку сапог.
— Зачем? Чтобы ты мог злорадно сказать: «Ведь я же тебе говорил!»? Нет уж! — Она уперлась руками в его плечи. — Подведи сюда Шалфейку и не стой у меня на дороге.
— Только после того, как нога будет перебинтована!
Час спустя Энни верхом на Шалфейке подъезжала к загону.
Джейк спешился и повел обоих животных в прохладную тень конюшни. Снял Энни с жеребца и посадил на закрытый сундук для хранения сбруи.
— Вот здесь и сиди, а то опять ввяжешься в какие-нибудь неприятности, — строго приказал он и принялся отвязывать сверток с ленчем, притороченный к задней луке седла гнедой кобылки. — Я расседлаю Шалфейку и вычищу ее, а потом отведу тебя к дому.
Она слезла с сундука, стараясь беречь больную ногу.
— Я ездила на Шалфейке. Я и позабочусь о ней. — С трудом сглотнув, она заставила себя положить ладонь на бок кобылы. — Я знаю, что делаю.
— Ты у нас все знаешь. Как соваться под нос бодливым коровам, например.
Не успел Джейк договорить, а Энни уже принялась расстегивать многочисленные застежки и развязывать ремешки. Вручив ей отвязанный сверток с завтраком, он поднял седло и небрежным движением бросил его на полку.
Она прекрасно знала, что седло очень тяжелое, и душа ее разрывалась между невольным восхищением и непонятным желанием ударить его.
— Если ты не дашь мне спокойно…
— Энни, даже думать об этом забудь!
Прежде чем она успела ответить что-нибудь или возразить, он схватил ее в охапку. Подавив желание приникнуть к его выношенной джинсовой рубахе, она напряглась всем телом.
