невозможного с точки зрения медицины, поскольку анабиоз вполне можно рассматривать как дальнейшее развитие общего наркоза, — могло бы иметь весьма важные последствия для общества. Люди, страдающие от неизлечимых болезней, решались бы перескочить через десяток-другой лет в надежде, что медицинская наука найдет способ их вылечить. Таким же образом можно было бы отправлять в будущее сумасшедших и преступников, которых современное им общество не в состоянии исправить. Наши потомки, разумеется, вряд ли высоко оценят подобное наследство; но по крайней мере они не смогут отправить пришельцев обратно.
Все сказанное выше позволяет думать, хотя никто еще пока и не доказал этого, что легенда о Рип Ван Винкле научно верна и что процессы старения можно замедлить или даже приостановить на время пребывания в состоянии анабиоза. Таким образом, спящий человек мог бы путешествовать сквозь столетия, останавливаясь время от времени и исследуя будущее, как мы сегодня исследуем космическое пространство. В каждом веке бывают люди, плохо приспособленные к своему времени, которые предпочтут отправиться в такое путешествие, если им будет предоставлена подобная возможность. Они смогут увидеть мир, каким он будет далеко за пределами нормальной продолжительности их жизни.
И здесь мы подходим к тому, что является, пожалуй, величайшей загадкой. Существует ли вообще нормальная продолжительность жизни или же все люди погибают фактически в результате несчастных случаев? Хотя ныне мы живем в среднем намного дольше, чем наши предки, но абсолютный предел по всем данным не изменился с тех времен, от которых до нас дошли первые письменные свидетельства. Библейские семьдесят лет и по сей день остаются средним пределом, как четыре тысячи лет назад.
Ни один человек, если брать только достоверные сведения, не жил дольше 115 лет; часто приводятся намного более высокие показатели, однако можно почти с уверенностью сказать, что это либо обман, либо ошибка. Человек, по-видимому, самое долгоживущее млекопитающее. Некоторые рыбы и черепахи живут до двухсот лет. Колоссальна продолжительность жизни деревьев; самый долголетний живой организм — невысокая и неказистая сосна, растущая в предгорьях Сьерра-Невады. Ее возраст 4600 лет[41].
Смерть (не старение!) явно необходима для прогресса, как социального, так и биологического. Мир бессмертных, даже если он и не погибнет от перенаселенности, неизбежно вскоре остановится в своем развитии. Во всех сферах человеческой деятельности можно найти примеры тормозящего влияния людей, которые в силу своего возраста уже перестали быть полезными. И все же смерть, подобно сну, по-видимому, не является биологически неизбежной, даже если она необходима для эволюции.
Наше тело не похоже на машину: оно никогда не изнашивается, ибо оно непрерывно воссоздается из новых материалов. Если бы этот процесс совершался с неизменной эффективностью, мы были бы бессмертны. К сожалению, спустя несколько десятилетий после рождения человека что-то, по-видимому, нарушается в работе отдела ремонта и обслуживания его организма; материалы по-прежнему хороши, но старые планы теряются или ими перестают пользоваться. В результате жизненно важные службы уже не восстанавливаются нужным образом после аварий и поломок. Клетки тела как будто начинают забывать те обязанности, с которыми они когда-то столь хорошо справлялись.
Чтобы избежать провалов памяти, надо тщательнее вести записи. Может быть, настанет время, когда мы подобным же способом сумеем помочь нашему телу. С изобретением алфавита умственная забывчивость перестала быть неизбежной; возможно, более сложные средства медицины будущего смогут излечивать и физическую забывчивость: мы научимся сохранять в соответствующих устройствах памяти идеальные прототипы наших тел. Тогда можно будет время от времени контролировать отклонения от нормы и устранять их, прежде чем они станут угрожающими.
Биологическое бессмертие и сохранение молодости — могучие соблазны, поэтому люди никогда не перестанут стремиться к ним. Их всегда будут искушать примеры существ, живущих столетия, их не устрашат печальные испытания доктора Фауста. Было бы глупо думать, что это стремление никогда, во все века, лежащие впереди, не увенчается успехом. Будет ли такой успех желателен — это уж совсем другое дело.
Тело — носитель мозга, а мозг — вместилище разума. В прошлом эта триада была неделима, но так будет не всегда. Если мы не научимся предохранять наши тела от разрушения, то мы сможем заблаговременно заменять их.
Заменой не обязательно должно служить другое тело из плоти и крови, ею может быть машина. И это ознаменует собой следующую стадию эволюции. Даже если мозг не бессмертен, он, безусловно, может жить гораздо дольше, нежели тело, которое в конце концов разрушается болезнями и несчастными случаями. Много лет назад в знаменитой серии экспериментов русским хирургам удалось на протяжении нескольких дней поддерживать жизнь собачьей головы.
Если вы полагаете, что жизнь мозга, лишенного подвижности, была бы очень однообразной, значит, вы не до конца поняли то, что уже было сказано об органах чувств.
Мозг, соединенный проводами или радиолиниями с соответствующими органами, мог бы участвовать в любой деятельности, реальной или воображаемой. Разве, прикасаясь к чему-либо, вы отдаете себе отчет, что ваш мозг находится не в кончиках пальцев, а на расстоянии метра от них? И разве вы заметили бы разницу, если бы этот метр превратился в тысячу километров? Радиоволнам на такое путешествие понадобится меньше времени, чем нервным импульсам — на распространение вдоль руки.
Можно представить себе время, когда на людей, еще обитающих в органических оболочках, будут с сожалением смотреть те, кто перешел к несравненно более богатому образу существования и обрел способность мгновенно переключать свое сознание или сферу внимания в любую точку суши, моря или неба, где есть соответствующие воспринимающие органы. Созревая, мы расстаемся с детством; когда-нибудь к нам, быть может, придет вторая, более удивительная зрелость, после того как мы навсегда распрощаемся с плотью.
Предположим, что мы научимся бесконечно долго поддерживать жизнь мозга; не окажется ли он в конце концов чрезмерно перегруженным жизненным опытом, впечатлениями, воспоминаниями, которые слоями наложатся друг на друга, подобно текстам на древнем пергаменте-палимпсесте, и переполняет его так, что больше не останется места? В конечном счете, вероятно, так и будет, но я хотел бы еще раз подчеркнуть, что мы не имеем ни малейшего представления о пределах емкости хорошо тренированного мозга (даже без механических вспомогательных средств, которые, безусловно, появятся со временем). Предел непрерывного существования человека можно охарактеризовать приближенной и округленной цифрой в тысячу лет, впрочем анабиоз может растянуть это тысячелетие на гораздо более длительные сроки.
Возможно, однако, что и этот барьер удастся перешагнуть. Такое предположение я высказал в романе «Город и звезды». В нем я попытался нарисовать практически вечное общество, населяющее замкнутый мир города Диаспар через миллиард лет. Мне хотелось бы закончить главу словами старого наставника Джесерака, который учит героя романа законам жизни:
«Человеческое существо, как и любой иной объект, определяется своей структурой. Структура человека невероятно сложна; однако Природа сумела в свое время заложить все черты этой структуры в крошечную клетку, невидимую простым глазом.
То, что может сделать Природа, может сделать и Человек, идя своими путями. Мы не знаем, сколько времени понадобилось на решение этой задачи. Может быть, миллион лет, но что из этого? В конце концов наши предки научились анализировать и хранить информацию, характеризующую любого индивидуума, и использовать эту информацию для воссоздания оригинала.
Способ хранения информации не имеет значения, главное — сама информация. Она может храниться в виде слов, записанных на бумаге, или магнитных полей переменного напряжения, или систем электрических зарядов. Люди использовали все эти методы хранения информации и многие другие. Достаточно сказать, что они давно научились хранить себя, или, точнее, свои бесплотные схемы, из которых они могут возвращаться к бытию.
Скоро я начну готовиться покинуть эту жизнь. Я проверю все свои воспоминания, исправлю их, вычеркну то, с чем хочу расстаться. Затем я войду в Зал Творения, но через дверь, которой ты никогда не видел. Мое старое тело перестанет существовать, а вместе с ним — и само сознание. От Джесерака не останется ничего, кроме целой галактики электронов, застывших в сердцевине кристалла.
