Но вершина подводной горы пламенеет яркими красками, пестреет морскими тварями, кишит рыбой.
И вот что странно. Я в жизни не видел ничего подобного. В жизни не сталкивался с такой экзотикой. Для меня это словно другой мир. И при этом удивительно знакомый.
Может быть, действительно существует генетическая память, которая уходит в прошлое на миллионы лет? Вряд ли: лично я не всегда помню, что было на завтрак. И тем не менее при виде этого оазиса жизни меня охватывают восхищение и ностальгия.
Подводная гора — это сад, потаенный волшебный сад, скрытый от глаз всего мира! Именно такой и представляешь себе, когда в детстве слушаешь сказки про эльфов.
У мамы в Хедли-на-Гудзоне был садик. Когда я был совсем маленький, она укладывала меня на лужайку, которую специально делала среди клумб и грядок. Летний ветерок играл цветами и папоротником, а у самого уха жужжали шмели и стрекотали кузнечики.
Об этом я сейчас и думаю. О деревенском садике. О шмелях и кузнечиках, о трепещущей почве и цветочной пыльце. Ко мне возвращается это живое волшебство.
Вчера я видел кораллы, попавшие в сети, раздробленные, расколотые. А здесь они нетронутые, такие, какими создали их века. Совсем рядом виднеется пучок розово-красных кораллов с раскидистыми ветвями, из которых выглядывают желтые актинии, — будто алые яблони в спелых желтых плодах.
Рядом — рощица чего-то вроде бамбука: тонкие торчащие коралловые стебли желтых и коричневых оттенков.
Ой, потревожил сборище осьминогов. Минутку — нет, они не живые. Это островок буровато-зеленых кораллов, а из каждого вверх тянутся восемь отростков-щупалец.
Осторожно опускаюсь на вершину и брожу среди гигантских губок и колышущихся актиний. Губки очень смешные, они похожи на привычные предметы — слоновьи головы, рождественские елки, бейсбольные перчатки. Красные, розовые, радужные актинии трепещут в глубоководных течениях, словно лепестки роз на ветру.
Камни и кораллы накрывает безмолвная тень. Это скат — он скользит без всяких усилий, словно воздушный змей. Камбала нахально таращится на меня зелеными глазами на плоской голове. Верткий угорь высовывается из коралловых зарослей поглядеть на незнакомца. Нет, не на меня — на белую стрелу, которая проносится мимо. Это трехфутовый кальмар-альбинос, который движется стремительными рывками.
Здесь есть мидии, похожие на индюшачьи крылышки. Крошечные светящиеся медузы с алыми щупальцами. И ползают, словно живые снежинки, почти прозрачные морские пауки.
Я потерял счет времени. Сколько я здесь пробыл? Двадцать минут? Полчаса? Час? Сам не знаю. Возвращаться на траулер совсем не хочется.
Здесь гораздо безопаснее.
И красивее.
Но скоро всего этого не станет. Эта мысль заставляет меня с сожалением оттолкнуться от подводной горы и начать всплывать в темноту.
Через несколько часов траулер забросит сеть, и грузила сокрушат эти кораллы, а рыбы и губки вытащат наверх.
С этим надо что-то делать.
56
Выскакиваю из холодного океана в теплый бульон. Такой здесь густой туман. Мне повезло — я вынырнул у самого траулера, а то бы потерял его в этих серых миазмах.
Джиско! Ты здесь?
Как мне залезть на палубу?
Хватаюсь за канат и взбираюсь на палубу траулера. Да, я этого не допущу.
Того, чтобы тралили девственный риф. Нельзя губить такую красоту.
Ни за что.
Мы.
Ты, да я, да мы с тобой.
Не глупости. Мы видели, как забрасывают сети. Повредить оборудование — проще простого.
Это что, повод бездействовать?
Там, на стене рубки, вроде бы висел пожарный топор.
Ничего подобного, отрезаю я, направляясь к рубке. Пора действовать. Держать под контролем целый мир я не могу, зато могу сделать одну конкретную вещь и предотвратить это варварство. И вообще — помирать, так с музыкой…
Вид у Джиско становится несколько ошарашенный.
Какие слова? «Помирать, так с музыкой»?
Неплохо сказано. У нас с Данном мысли сходятся. Ага, вот и топор. Тяжелый, зараза!
Что?
Шагаю по палубе к лебедке правого борта и заношу топор.
Нет, если бы он был здесь, он сказал бы: «Размахнись хорошенько, сынок!»
Он мой предок.
В руках у меня большой, тяжелый красный пожарный топор. Подхожу к одной из двух главных