щурясь, говорил всё подмечавший Колокольников.
– Спасибо вам, голубчик, вы мне так помогли тогда, в ресторане, так посодействовали… – Данин придерживал рукой шляпу, которую рвал ветер, и глядел на него увлажнившимися от избытка чувств глазами.
Колокольников хихикнул.
– Сколько пересудов потом было. Значит, встряхнулись?
– Ещё как. Я ведь уезжаю, Григорий Афанасьевич.
– Далеко?
– Очень. Так далеко, что и выговорить нельзя.
– Экая загадка. Как бы не в Антарктиду, а?
Данин счастливо улыбался.
– Что ж, Пётр Андреич, если здоровье позволяет…
– Мне так и сказали в… в туристической компании. Дескать, вы очень здоровы, и положение у вас холостое, бездетное, располагает к подобным путешествиям…
– Ну, в добрый путь, в добрый путь, – заряжаясь от Данина радостью и светлея лицом, сказал Колокольников. – Вернётесь из своих палестин, обязательно дайте знать. Мы про вас статейку организуем. А там, глядишь, и путевые заметки напишете, опять же – к Колокольникову придёте, к кому ещё. Вот и сочтёмся.
Они крепко, по-родственному, обнялись и разошлись. Данин размышлял о своей фаталистической встрече, а Колокольников по-доброму позавидовал молодости Данина, его нынешней воодушевлённости и подумал, как было бы хорошо, подобно ему, воспарить орлом над этим серым дождливым днём и над задавленностью других, рядовых, ничем не примечательных будней, что катились себе, катились да и незаметно вынесли его к шестому десятку на мелкую, нехлебную должность литагента, в съёмную комнатку в русском пансионе, к худющей и нагловатой, вдвое моложе, певичке, которой сколь ни дай на папиросы да наряды, всё мало. А ведь, того гляди, и шубу затребует… Колокольников вздохнул и, вернувшись мыслями к Данину, ещё раз повторил:
– Ну, в добрый путь.
Поздно вечером произошла катастрофа. Эмма уже легла, когда в дверь её комнаты постучал Данин и попросил выйти для разговора. Она торопливо набросила поверх сорочки узорчатую шаль, подарок Данина ко дню рождения, эффектно разметала по плечам рыжие кудри и, не чуя под собой ног, полетела в гостиную. В элегантном тёмно-сером пальто, с белоснежным кашне, Данин стоял у стола, задумчиво поглаживая по голове плюшевого кота. Рассеянный свет нижних ламп, расставленных по углам, растушёвывал тени, набрасывал на предметы чарующий флёр. В эту минуту Данин показался Эмме невероятно красивым.
– Эмма, я, наверное, был с тобой несправедлив, груб, – начал он при её появлении немного напряжённым голосом. – Прошу тебя, сядь.
Она медленно опустилась в кресло.
– Я медведь неуклюжий, меня не переделать. Но сейчас я хочу попросить у тебя прощения. Не держи на меня зла.
Эмма смотрела на него во все глаза, и то, что не позволял понять её слабый русский, понимало сердце. Вот-вот должно было случиться что-то ужасное.
– Я уеду, и надолго, на несколько лет… Ты тут будь на хозяйстве, следи за квартирой. Насчёт денег я распорядился. Господин Штейн тебе потом всё объяснит.
Она криво улыбнулась.
– Ви не уехать. У вас чемодан нет…
Ей хотелось крикнуть: «Я следила, я проверяла… всё на месте, и бельё, и носки, и костюмы, и шляпы!» – А большой кожаный чемодан вчера её стараниями перекочевал на самые дальние антресоли, за коробки с ёлочными игрушками. От греха подальше.
– Я возьму только кота… – Данин что-то недоговаривал, мялся. У Эммы горели щёки. – Ты себя береги, – сказал он, глядя в сторону. – В общем, если что… ну, ты понимаешь, о чём я…
– Эрик? – прошептала она.
– Да. Ты тогда не беспокойся, Штейн получил инструкции. Прощай, матушка.
Он взял со стола свою фетровую шляпу, сунул под мышку кота, кивнул ей с каким-то неловким полупоклоном и вышел из гостиной. Эмма сидела в оцепенении, пока не услышала, как хлопнула дверь подъезда. Она вскочила, уронив шаль, быстро открыла балконную дверь. Вдоль улиц горели фонари. Мокрыми хлопьями метался в ночном воздухе первый снег. Эмма перегнулась через кованые перила и глянула вниз, как смотрят в пропасть, вдруг разверзшуюся у ног. От дома, по белой дороге, отъехал чёрный автомобиль. А с ним и все её надежды.
2
Ещё был свеж в памяти ажиотаж двухлетней давности вокруг совместной высадки русских и немцев на Луну, ещё звучали фанфары и трепетали на ветру транспаранты, славящие покорителей космоса, а теперь он, Пётр Андреевич Данин, намеревается совершить «тройной прыжок» в составе новой германо-российской экспедиции по маршруту Земля-Луна-Фобос-Марс. Его жизнь переменилась так, словно он уже улетел из своего зубоврачебного кабинета на другую планету. Он жил на острове Узедом в Балтийском море, среди сосен и дюн, на космической базе Пенемюнде. Этот секретный объект, обнесённый высоким ограждением, принадлежал Международному Ракетному Консорциуму, русским и немцам, и представлял собой сеть обширных подземных сооружений с куполами, выступающими над землёй. На ажурных металлических башнях готовили к запуску ракеты, и из окна своего номера на шестом этаже Данину был виден далёкий серебристый конус, устремлённый в плачущее дождями небо.
В первый же день его познакомили с Вернером фон Брауном. У
– Очень прагматичная установка, – осторожно заметил Данин.
Фон Браун удивился.
– Да? Вы её не одобряете?
– Это моё личное мнение… но мне кажется, что люди, отправляясь в космос, забывают о самом важном, – поколебавшись, сказал Данин. – Я человек верующий, для меня такое путешествие – это надежда на встречу с Богом. Всё-таки, где он располагается пространственно? Говорят, на Луне он никому не встретился. Возможно, мы и на Марсе его не увидим. И всё же полёты в космос – это постижение Бога через сотворённое им мироздание…
Но сейчас он погряз в технических деталях и больше думал о возвращении, о том, как с едва заметной небрежностью, свойственной людям необыкновенным, но скромным, будет рассказывать на специально организованных встречах о своём трёхпрыжковом космическом приключении. В первую очередь его спросят:
– А почему сначала на Луну? А с Луны – на Фобос? Зачем нужны взлёты и посадки на спутники?
– Видите ли, у Земли и Марса слишком сильное поле тяготения, – спокойно и с достоинством ответит он. – Чтобы преодолеть его, огромному космическому кораблю потребуется гораздо больше топлива, чем маленькому «челноку», именно так называется корабль для промежуточных полётов. Крошечный Фобос, к примеру, имеет в поперечнике всего шестнадцать километров, на нём такая слабая сила притяжения, что однажды я, неловко подпрыгнув, едва не улетел в межпланетное пространство! Выручил страховочный трос.
Всеобщий вздох изумления, почти стон, восхищение дам и жгучая зависть мужчин.
– Поэтому взлёт корабля с Фобоса куда проще и экономнее.
Вопрос экономии только подогреет интерес к его выступлению.
