– Вам что-нибудь принести? – спрашиваю я. – Может быть, воды? У меня здесь есть кран.
Десятилетия секса под кайфом и договорных случек оставили на матрасе темные пятна в духе Роршаха. Одно напоминает собаку, другое клоуна. Морелл опускается на уголок, возле горящей монахини, и кладет на колени кейс.
– Чем пользуетесь? – спрашивает он.
– Борной кислотой.
– Я имею в виду вас, а не тараканов. Чем ширяетесь?
– Ничем. Я чист и могу это доказать, если у вас есть стаканчик из-под кофе.
– Вы под кайфом, и мне это совершенно ясно. Но помочь вам ничем не могу, если вы сами того же не хотите.
Я вытягиваю руки запястьями вверх. На них следы от сигаретных ожогов. Впрочем, мои все же выглядят получше, чем те, что я видел у Джека и Дылды. Наверное, они их расчесывают.
– Тараканы. Нападают во сне. – Заведение кишит паразитами, объясняю я. По ночам от них нет покоя, а гоняться не хватает сил. Хлопаю по тумбочке, и на покрывало падает несколько пятнышек, которые поспешно разбегаются, прежде чем я успеваю поднять руку. Раньше я думал, что они устанавливают чипы-маячки, но теперь вижу – эти не механические. Скорее всего они помечают меня, как кошки помечают мочой мебель, чтобы те, у кого другое задание, не ошиблись в выборе цели.
– Давайте перевезем вас в другое место, – предлагает Морелл.
– Они все равно последуют за мной. Или передадут другим. Просто так не отстанут. Подозреваю, что они работают на Энслингера.
– Похоже, ничего полезного вы не вспомнили, – вздыхает Морелл, разглядывая банку с пленными тараканами. – Вот моя карточка. Еще одна. – Он поднимается, опускает руку в карман. – Позвоните мне через два дня. В любом случае, независимо от того, вспомните что-то или нет. И если надумаете переехать, дайте мне знать. – Он выходит.
– Они все равно меня выследят, – говорю я ему в спину.
Дроны в голове взрываются грозовым облаком. Что-то подобное, должно быть, испытываешь при мозговом штурме. Со мной такое случилось, когда пропустил первого жука. Где я только его не искал, всю комнату обшарил, а он прятался у меня под носом, на самом виду. Оба предплечья покрыты следами укусов, протянувшихся цепочкой на расстоянии ширины пальца от вены. Маленький, большой, маленький, большой. Разные жучки оставляют следы разных размеров. Чтобы прервать последовательность, надо содрать или расчесать хотя бы один. Маленький, маленький, маленький. Маленький, маленький. Маленький, большой, маленький. Маленький. Маленький. Если они могут меня выследить, то и я смогу выследить их.
Может быть, это секс-игрушки или машины времени, а может быть, гашишные трубочки, выстроившиеся на полках под предупреждающей надписью «Не подлежат продаже лицам моложе 18 лет». Мне они напоминают сонных джиннов-мутантов под фреской Джими Хендрикса. Трубочки поменьше, вместе с весами, зеркальцами и десятками прочих мелочей, разложены в ящичках под стеклянными крышками как медицинские инструменты инопланетян.
На шкатулке с украшениями нахожу косметический набор. Хватаю пузырек с лаком для ногтей, светящейся жидкостью желтоватого цвета дорожного знака, какие стоят у каждой школы. Я передаю его стоящей за регистрационной стойкой белой девочке с дредами и прошу у нее черную электрическую лампочку.
Комната стала другой. Все как-то сдвинулось.
Глава 14
Они предвещали Армагеддон, надвигающуюся расовую войну и свержение подпавшего под влияние сионистов правительства. И еще они воняли. Вместо лиц я вижу клубы тумана, в которых отражается моя тюрьма. В своей гостиной они тренируются в стрельбе по мишеням из дробовика. Справа от меня выстроились в ряд истерзанные в клочья, со свисающими лохмотьями чучела животных. Стены меняют цвет, время и место переливаются из одного в другое, детали и подробности выскальзывают из памяти, как ртутные шарики.
Ты гладила меня по руке, вверх-вниз, как всегда, когда не могла уснуть сама и не давала уснуть мне.
Одним клички подходят, другим нет. Багги, Гэш, Флэш, Джокер. Звучит, как имена каких- нибудь гномов. Или шоколадных батончиков. На кофейном столике пепельницы, обертки от чизбургеров, лезвия и трубки, в раковине – обгорелая фольга и пятна засохшей крови. В углу ванной кучка мокнущего в лужице белья. Пятна йода на потолке, запах тормозной жидкости и сигнальных ракет, всюду подпалины. Впрочем, поводов для такой разрухи еще больше. Молчание вытекает из открытых ртов, когда я спрашиваю про молекулярный вес углерода, давление насыщенных паров толуола или точку воспламенения диэтилового эфира.
Цепь делает все не так, сказал я Уайту, полагаясь на любителей, разбросанных по не связанным между собой лабораториям. Любители должны следовать предписаниям буквально. Импровизация – кодовое обозначение невежества, и тот, кто не понимает этого, создает нештатные ситуации, чреватые проблемами для всех и каждого.
– Будете работать командами по двое, – объяснил я. – Одна команда стирает фосфор с бумажных спичек…
– А обычными коробками пользоваться можно? – прервал меня один из слушателей.
– Да, можно. Итак, двое стирают напыление с бумажных спичек…
– Или с обычных.
– Или с обычных. – Я помолчал, ожидая следующего уточнения. Его не последовало. – Другие двое обрабатывают их «дреммелем».
– Что такое «дреммель»?
– Не обращай внимания, он новенький, – сказал другой.
– Вы все новички.
– Ну уж нет, я этой херней не первый год занимаюсь.
– Только не так, как мне нужно.
– Расслабься, приятель. Не дави. Я справлюсь.
Не для того я тащился через пустыню, чтобы выслушивать рекомендации какого-то беззубого механика.
– Откуда это? – Я указал на обгоревший уголок кофейного столика. – Объясни.
– Случайность.
– А это? – Расползшееся по потолку ржавое пятно явно указывало на след паров йода. – И сколько у тебя было таких случайностей? – Я пнул стеклянную чашку с длинной трещиной на боку и густым осадком на дне – любители часто оставляют такие мелочи для полицейских экспертов. Все промолчали.
– Это «дреммель». – Я поднял беспроводную дрель с полирующим наконечником. – Пять тактов. Все в одном направлении. Не слишком быстро, не слишком сильно. Головки не должны слишком нагреваться. И что бы вы ни делали, их нельзя ронять. Я продемонстрировал, что и как нужно делать, чтобы снять напыление.
Задачей этой команды был сбор фосфора. Другие должны были заниматься тем же, а также очищать йод и собирать другой продукт реакции. Каждая лаборатория специализировалась на одном-единственном ингредиенте. Такое разделение труда не только увеличивало производительность, но и сводило к минимуму риск несчастного случая. Связь между лабораториями осуществляли койоты-посыльные, доставлявшие наличные деньги, исходные материалы и конечный продукт в соответствующие пункты. Каждая пара посыльных имела свой набор кодов и сигналов. Члены одной команды не знали, где работают и из кого состоят другие команды. Арестованному просто не на кого было доносить. Если кто-то опаздывал на пять минут, команда прекращала работу и разбегалась.
– Ваши группы мы сохраним, – сказал я Уайту. – В этом ничего менять не будем. Обязанности разделим. Каждая группа будет выполнять только свою, строго определенную работу. И тогда производство исходного материала по меньшей мере удвоится.
– А сам продукт? – спросил Уайт. – Как насчет него?
Все нити организации вели к тому дому в пустыне, где я впервые встретился с Уайтом. Мы с Отто
