назвали его Грэнд-сентрал. Конечный продукт производился именно там. Хойл получал свое Больше, но за меньшие деньги и с меньшим риском. Я получал деньги, избавлялся от опеки Уайта и получал больше времени для собственных исследований.
– Окончательным синтезом занимаемся мы в Грэнд-сентрал. А парни, что работают на вас сейчас, пусть продолжают делать свое дело. Число операций у них сократится, оборудования нужно меньше, растворителей тоже. Меньше риска. В случае, например, пожара, меньше ущерб. Снижается вероятность обнаружения. Да и разбежаться, если что, легче.
Самую большую угрозу представляло однообразие процесса, его утомительная монотонность. С парнями вроде Багги и Флэша рассчитывались не деньгами, а готовым товаром, и в свободное время они сортировали по цвету мешки с мусором, перенося потом тот же подход и к работе в лаборатории. Зацикливаясь на деталях, например, на зачистке спичечных коробков, они переставали воспринимать картину целиком, не замечали накапливавшейся пыли и случайных искр. Кому-то обожгло лицо, у кого-то загорелись волосы. Кто-то в панике опрокинул ведерко с ацетоном. Одно к другому – и вот уже пожар в лаборатории.
Собиравшаяся пыль походила на муравейники из красного песка, настолько мелкого, что он оседал даже на ногтях. Кто не надевал маску, чихал кровью.
– В каждой кучке должно быть не больше четверти унции, – сказал я однажды, обращаясь к Гэшу.
– А сколько это?
– Вдвое больше, чем здесь. – Я указал на красновато-коричневый холмик посередине стола.
– Откуда ты знаешь?
– Есть весы? – Терпение мое истощилось.
– У нас же все забрали.
Он был прав, я действительно забрал все лишнее, без чего можно было обойтись. И с самого начала пошел на принцип: будет по-моему или не будет никак. Уайт меня поддержал.
Пауза открыла дверь импульсу, и я чиркнул спичкой. Кучка полыхнула фонтанчиком искр и мерзким дымком. Сгрудившаяся у стола четверка в смятении подалась назад, как впервые столкнувшиеся с молнией троглодиты. Пламя погасло через несколько секунд, оставив после себя курящийся синяк. В обычных условиях я не склонен к безрассудству, но тут надо было произвести впечатление.
– Скопится слишком много, и вы рискуете получить пожар. Кто-то уронит горячую полоску, или дрель даст искру. Вы поджигали этот домишко не меньше десяти раз, а до сих пор не знаете, что делать, и трясетесь, как девчонки. Если такое случится, и кто-то из вас опрокинет что-то или загорится сам, все взлетит к чертовой матери.
– Но весы-то ты у нас забрал. Как же тогда определять, сколько надо? – С этими словами мой собеседник вышел из комнаты. Бросил последнее слово и сделал эффектный ход. Оставлять сомнения в умах остальных я позволить себе не мог.
– Хотите выйти из дела? – Я скользнул взглядом по все еще растерянным лицам. – Только скажите. Я за вас отвечать не намерен. Рассчитываю на месте, вы уходите и идете далеко-далеко. Второй вариант. Делаете по-моему и огребаете кучу зелени.
Для пущего эффекта я вытащил из кармана туго скрученную трубку двадцаток, которые приберегал для Отто. Тот тоже бывал горяч иногда.
– Мы согласны, – сказал новичок.
Клички с лицами у меня не совмещались, если не считать Багги, которому было то ли девятнадцать, то ли тридцать пять и который то ли высох от частых передозов, то ли страдал от дефицита гормонов. На подбородке у него щетинилась бородка, но зубы были маленькие и расставлены далеко один от другого, как будто он так и ходил с первым дарованным природой набором. По-детски широко открытые глаза и нос кнопкой плохо сочетались с большими стариковскими ушами. Лучше других он запомнился мне потому, что орал как резаный, пока я бросал на его дрожащее голое тело пригоршню за пригоршней пищевую соду, чтобы соляная кислота не прожгла его насквозь. Верхний слой кожи отваливался влажными полосками, более глубокий быстро краснел и становился скользким, как смазанный кремом ожог. Клочья волос над левым ухом сплавились, само же ухо распухло, превратившись в пузырчатый хрящевой нарост.
– Я только хотел отдать их тебе.
Он хныкал, как восьмилетний мальчишка, пытаясь втюхать мне какую-то чушь, сочинить дешевое оправдание и одновременно перемежая поток проклятий словом «больница». На полу валялись два пузыря с кислотой, коврик под ними расплавился до состояния комковатого пластика. Сбежав с моего инструктажа, он исчез из поля зрения примерно на час, но потом все же явился. Разумных объяснений случившемуся не было. Ничто не указывало на попытку припрятать какие-то материалы или сварганить что-то для собственного потребления. А раз так, то оставалось признать очевидное: имела место банальная, бессмысленная оплошность, очередной печальный эпизод в цепи тех, что случались в набранных Уайтом командах с удручающей регулярностью.
– Больница – это полиция и суд, а дальше тюрьма, – сказал я остальным, а потом повторил лично для Багги: – Помощь ты получишь, но я сам ее организую. Эй, новенький, скажи-ка, у тебя есть что-нибудь для него.
– Что? Что что-нибудь?
– Что-нибудь от боли.
– Да, кое-что у нас есть.
– Давай сюда. Живо.
Проглотив три таблетки валиума и запив их квартой теплого пива, Багги притих. Он лежал на полу, свернувшись, дрожа, как жертва тюремного карантина, а между тем слой похожей на лишай белой пудры пожирал его заживо.
– Присмотрите за ним. Как только начнет жечь, подсыпайте соды. – Я достал из кармана ключи.
– А ты куда?
– За помощью. – Любой медик в здешних краях моментально смекнул бы, что означает ожог соляной кислотой, поскольку с первого взгляда было ясно, что Багги не чистил бассейн и вообще давно не приближался к воде.
– Можешь воспользоваться нашим телефоном, – сказал один из них. – У нас есть. На кухне.
– Считайте, что его уже нет.
Автостоянка чуть в стороне от автострады представляла собой едва ли не оазис посреди пустыни: две забегаловки, две заправочные станции и четыре мотеля с рекламой дешевых номеров, что указывало на их приближенность к тюремным камерам. Я остановился у одной из закусочных, попросил чашку кофе и монет для автомата, а потом позвонил Уайту с платного телефона. Набранный номер не был номером самого Уайта, а всего лишь номером какого-то пейджера, анонимный владелец которого в свою очередь позвонил Уайту. Номер менялся каждый месяц, как и четырехзначный код для отзвона. Через три минуты телефон зазвонил. Знакомый голос сказал:
– Пошел.
– У меня «плетеный человек».
– Насколько плохо? – поинтересовался Уайт. Перспектива свалить вину на меня его явно порадовала.
– Жив. Дыма нет. Это последняя из хороших новостей. Положение серьезное. Требует врача.
– Это твоя проблема.
– Любителей наняли вы.
– Где ты?
– На Маяке.
– Буду через три часа.
Я повесил трубку, зная, что больше не услышу ничего.
К тому времени как я вернулся, Багги, обсыпанный содой и перекормленный валиумом, скрючился в позе зародыша с закрытыми глазами и открытым ртом. Остальные демонстрировали образец трудолюбия и демонстрировали готовность учиться.
Доверять этим клоунам работу с горячими растворителями я не мог, а потому сделал выбор в пользу более медленных методов. Мы загружали спичечную пыль в стеклянные посудины с денатурированным
