плачу за обоих. Девушка проговорила что-то слишком длинное для «Спасибо», но грохочущая музыка помешала расслышать. «Что ты сказала?» — наклонился к ней я. «Спасибо за коктейль» или «Бурбон отравлен» — я так и не узнал. На мои слова она не отреагировала, хотя и не отстранилась. Её лицо совсем близко… Под этим неубедительным, в стиле «Бульвара Сансет», предлогом мы слились в поцелуе, длившемся три бесконечные минуты. Я не ошибся: ром с колой. Отстранившись, незнакомка взяла меня за руку и повела в патио.
В зал мы так и не вернулись, прообнимавшись до самого конца шоу. Девушка слишком много выпила, чтобы заметить на лапающих её руках одиннадцать пальцев.
— Как тебя зовут? — спросила она, когда стихла музыка.
Пришлось представиться Полом.
Я впился в её губы и, разомлев от удовольствия, дёрнул за волосы. Незнакомка застонала, я тут же отпустил каштановую прядь, но она снова застонала.
— Нет, дёргай сильнее!
На всё ухаживание ушла сорок одна минута.
Неделей позже я стоял в фойе её дома в Марина-дель-Рей и звонил от вахтёра, чтобы меня пропустили. Голос, искажённый помехами, дребезжащий, фразы округлые, неопределённо-личные: молодые девушки частенько к таким прибегают, особенно если живут одни: «Сейчас дома никого нет, вы можете оставить сообщение…» Но ведь на спичечном коробке её имя (с сердечками и завитушками), адрес, дата и время свидания! Двадцать тремя минутами и тремя сообщениями позже я ушёл. Двойной бурбон, и я перезвонил из бара, оставив очередное сообщение: «Сейчас дома никого нет, вы…», а потом: «Привет, это Пол, пожалуйста, свяжись со мной, когда придёшь». Всё, хватит, возвращаюсь!
Натали перезвонила через два с половиной часа, рассыпаясь в извинениях, но не в объяснениях.
— Совсем забыла… Прости… Обычно со мной такого не бывает… Давай завтра увидимся…
Она сама выбрала ресторан под названием «Магнолия» на бульваре Беверли. Вывеска — буквы, высеченные плазменным резаком из алюминиевого листа, подсвеченные бледным неоном. Внутренняя отделка — полированный бетон, галогенные лампы, мебель двадцать первого века — мелькала на страницах всех глянцевых журналов Лос-Анджелеса. Охраняемый подъезд в Марина-дель-Рей и «Магнолия» стали первыми признаками того, что я попал не в свой круг. Демонстрация социального статуса и невидимость несовместимы.
На свидание Натали пришла в сером деловом костюме: юбка слишком короткая для деловых встреч, а вырез блейзера оставляет достаточный для полёта фантазии простор. Разговор не клеился: она публицист, а я вожу грузовик и не слишком прислушиваюсь к её словам. Вот уже в третий раз девушка поглядывала на часики от Картье — тоненький кружок из никеля.
— Ты заметил, сколько мест в ресторане?
Я выплюнул ледяной кубик обратно в стакан.
— Что?
— По-твоему, мы могли просто прийти сюда и занять столик? Сегодня же пятница!
— Извини, я не понял. Что-то не так? — Порой я настоящий тормоз и скрытого смысла фраз не улавливаю.
— Не так то, что ты мог бы забронировать столик. Целых полчаса пришлось ждать! Чёрт побери…
— Двадцать восемь минут, — уточнил я, хотя часы не носил, а потом не выдержал: — Да иди ты! — И залпом допил бурбон. — Вчера сама меня продинамила, а сегодня устраиваешь сцену из-за того, что я нарушил правила хорошего тона!
Уже выехав из дома, я пожалел, что не сделал пару дорожек: напряжение бы как рукой сняло.
— Что ты сказал? — не веря своим ушам, спросила Натали.
— Мы ждали двадцать восемь минут.
— А после того?
— Ты прекрасно меня слышала.
Девушка залепила мне пощёчину. Удар у неё поставлен: сильный, хлёсткий, размашистый, звук получился что надо.
Когда происходит нечто подобное, битком набитые по пятничным вечерам рестораны накрывает гробовая тишина. На ходу додумывая пикантные подробности, любопытные с нетерпением ждут продолжения: ударю я мерзавку или нет. Бить не буду: не мой стиль. Я прокручивал в голове недавнюю сцену, выявляя упущенное и оценивая сказанное, когда Натали снова меня ударила по той же щеке. С пылающим лицом и покрасневшими от злости глазами я вцепился ей в руку (шестой палец делает хватку мёртвой) и потащил на бульвар Беверли, к машине. На стоянке у находящейся неподалёку церкви девушка скинула одежду, прильнула ко мне всем телом и простонала: «Дёрни за волосы!» Я беззвучно смеялся, глядя через ветровое стекло на собор Святого Франциска.
Мы с Натали не скрывали различий между нами, во время коктейль-приёмов (отмечаемых на работе дней рождения, повышений, подписаний выгодных контрактов) с интересом наблюдая, как молчаливые выводы и заключения за доли секунды созревают и застывают в чужих глазах. Знакомясь, я подавал левую руку, зажимал нового друга в шестипалые тиски и смотрел, как он тонет в море недоумения, вместо того чтобы опустить глаза и увидеть причину. Зачастую даже затягивал бессмысленный обмен любезностями ради того, чтобы увидеть, как сползает натужная улыбка, и услышать столь же фальшивую отговорку: «Дуглас пришёл, пойду поздороваюсь» или «Это наш новый клиент, прошу меня извинить».
Натали считала себя гораздо умнее меня, водителя грузовичка для доставки заказов, который не в состоянии найти работу получше. Она не знала, что работа меня устраивает из-за возможности носить униформу, в которой я неотличим от сотен других курьеров, и тратить на деловое общение не больше пяти минут в день. Она не знала, что меня устраивает зарплата чеками и медицинская страховка, позволяющие сохранять стабильность и анонимность.
На дне рождения одного из коллег Натали представила меня: «Пол, водитель грузовика». «А я думал, ты механик!» — ляпнул кто-то. Всё ясно: я у неё далеко не первый. «Нам нужен кладовщик, если хочешь — милости просим», — предложил именинник, и его дружки покатились от хохота. Лет пятнадцать назад я придумал бы кучу способов отомстить, да жизнь кое-чему научила. Взглянув на красавицу Натали в топике и короткой джинсовой юбке, выставляющих напоказ подтянутый живот и мускулистые ноги, я заставил себя промолчать.
Машинально отмечая обручальные кольца, шрамы и акценты, во время рукопожатий я нащупывал мозоли, на глаз оценивал стоимость обуви и часов, угадывал вес и возраст, составляя уравнения характеров, которые научился решать ещё ребёнком. К чему стремится человек? Чем довольствуется? Чем компенсирует неудачи?
Приходилось строить из себя вежливого, обаятельного и безобидного. Я слушал, кивал, улыбался, нерешительно опускал глаза, копировал позы и движения, повторял любимые обороты собеседника. Друзьям Натали нравилось всё напыщенно-высокомерное вроде «Вот именно» или «Понимаешь, о чём я?».
Понимал не всегда, зато своевременно произносил что-нибудь округлое, замысловатое, стимулирующее дальнейшее словоизвержение:
«Где же я про это читал?»
«Один парень уже рассказывал, вот только имя вылетело из головы…»
Поднимаю затравленные глаза к потолку, и очередной умник услужливо приходит на помощь:
«Точно, статья была в пятничном выпуске „Уоллстрит джорнэл“».
«Ты имеешь в виду Майка? Он один из наших фрилансеров».
И так далее, и тому подобное.
Пепел с чужих сигарет не стряхивал, комплиментов не делал, зато внимательно слушал, пил и ел то же, что они, жевал, когда они жевали, кивал, когда они кивали. Друзья Натали меня обожали, она сама потом призналась.
