В тот вечер я отделал её прямо на балконе. Одежду снимать не стал: просто спустил до колен трусики, схватил левой рукой за волосы и начал ритмичные, в такт её стонам движения.
Со временем мы почти перестали ссориться. Ходили по клубам, посещали корпоративные вечеринки, занимались сексом, точнее, его садомазохистской разновидностью с пощёчинами, вырыванием волос и раздиранием псевдострогих с сексуальным подтекстом костюмов от Донны Каран. Лифчик я перерезал осколком зеркала, ластовицу колготок продирал тонким каблуком-шпилькой. Одно движение — и трусики слетают. Ничего сложного (вообще-то я правша, но левая рука намного сильнее): оттягиваешь шов на левом бедре, слегка перекручиваешь (вправо-влево не тянуть, лучше на себя) и делаешь сильный резкий рывок. Получается как удар в боксе, только наоборот, и правый шов трусиков лопается, словно протёртый шнурок.
Натали срывала мои фенечки, оставляя на шее красные пятна, раздирала рубашки и царапала грудь. Все сломанное и порванное возмещалось в тройном размере. Обсидианово-чёрные пиджаки от Армани на четырёх пуговицах, «Роллексы», похожие на глубиномер, стоящие больше, чем я зарабатывал за четыре с половиной месяца.
Мы на полу: я в грубых ботинках, джинсы спущены до колен, на Натали — ничего, кроме чулок и туфель на высоком каблуке. Черепаховый гребень утонул в водопаде растрепавшихся волос, бюстгальтер, разодранная юбка и трусики валяются где попало. «Подожди, у меня кое-что для тебя есть». Девушка исчезает в спальне, а я как раз успеваю сделать семисантиметровую дорожку. «Вот примерь! Нравится?» Потом мы идём ужинать. И так четыре раза в неделю с календарной точностью.
Секс без садомазохистского адреналина что антистрессовая таблетка по утрам, мы с Натали на такое не согласны. Нам подавай будоражащие кровь инъекции, снова и снова, и чтобы кайф не уменьшался. У нас всё на экстриме: шрам за шрам, царапина за царапину.
Во время следующего свидания шёл дождь. Вечерние улицы блестели, будто покрытые эмалью цвета металлик. Увиделись мы в половине седьмого в баре. В квартире Натали чистили ковры, а в доме по странному совпадению проводили дезинсекцию. О том, чтобы снять номер в отеле, разговора не было, так что всю вторую половину дня я чистил, мыл и убирал свою конурку. Вообще-то я не грязнуля, однако волновался страшно. За пять месяцев знакомства Натали ни разу у меня не была. Четыре свидания в неделю проходили на её территории, но ключ мне так и не выдали.
«Портико» — брентвудский бар. Мраморная стойка, мраморные полы, шикарная винная карта с упором на виски — и кожаные пуфики, тяжело вздыхавшие, когда на них кто-нибудь садился. В подобное заведение без Натали я бы точно не пошёл, пусть даже посреди недели в баре немноголюдно и дресс-коду никакого значения не придаётся. Уютное тихое место, но кто-то из «Парамаунта» решил отметить там окончание съёмок, а кто-то из «Юниверсал пикчерз» — премьеру. Оба события широко освещались в прессе, и тишины как не бывало. Вот в таком муравейнике Натали назначила свидание, потому что «нам нужно поговорить».
Пробравшись к стойке, я оказался бок о бок с любителями покера. Шестеро парней примерно моего возраста: загар цвета сливочной помадки, белоснежные зубы. И их подружки: четыре поджарые, как гончие, девушки с неестественно блестящей от пластической хирургии кожей. Вечерние на тонких бретельках платья обтягивают силиконовые мешки, по какому-то недоразумению называющиеся грудью.
Мальчики не тушуются: достали бумажники, заказали коктейли, выложили на стойку ключи от машин — смотрите и удивляйтесь! — «ауди», «BMW», «лексус», «мерседес», «ягуар».
В груди ещё горел кокаиновый огонёк. Припарковавшись в тёмном переулке, я с жадностью вдохнул первую после двухнедельного воздержания дорожку. Рея посадили, так что пришлось искать нового поставщика. «Порошок супер, прямо из Бейкерсфилда. Никаких примесей! Возьмёшь — скидку сделаю. Ты мне нравишься!» Подозрительного вида тип не соврал: порошок вправду супер, но к нему я не вернусь. От тех, кому «нравишься», потом не откупиться.
А вот и Натали! Всё, что я когда-либо оставлял у неё на квартире, собрано в кожаный рюкзак — очередной роскошный подарок. Девушка устроилась рядом со мной и опустила рюкзак на пол. Мы выпили по коктейлю, и она протянула руку по-деловому, как в конце собеседования.
— Я больше не могу с тобой встречаться.
Спасибо, что пришли, ваше резюме будет внесено в базу данных. Появится интересная вакансия — сразу сообщим. Пожалуйста, возьмите у секретаря буклет и подпишитесь на нашу рассылку.
— Ничего не понимаю… — Я правда не понимал. Похолодевшие пальцы онемели. Левую руку свела судорога. Такое иногда случается: как-никак шестой палец, мышцы и нервные окончания развиты по- особому.
— Пол… ты мне нравишься, очень нравишься. Просто, понимаешь, мне нужно куда-то расти, стать взрослее, поэтому нам лучше не видеться.
Я начал возражать, но Натали закрыла мне рот ладошкой.
— Пол, мы оба овны, ничего не получится.
Она что-то говорила, но я слышал лишь гул чужих голосов и приглушённую музыку. Пальцы окостенели от холода, в горле пересохло. «Бурбон», — прохрипел я, протягивая опустевший стакан бармену, а когда обернулся, Натали прижала меня к себе и поцеловала.
— Я правда тебя люблю. Прости…
С ближайшего автомата позвонил преемнику Рея, хотя поклялся себе этого не делать, и оставил сообщение: «Ты записал телефон той блондинки?» Повесил трубку и стал ждать. Через два часа дилер принёс в «Портике» два полуграммовых пузырька. Я заказал ему выпить и — зажим костяшками, обманное движение — поставил стакан на стол, искусно спрятав в салфетке купюру. Барыга залпом выпил виски, потом ещё одну порцию, потом ещё одну.
— Вот так всегда: думаешь, что знаешь человека, а он…
Натужное, насквозь фальшивое сочувствие.
— Да, да, а теперь оставь меня в покое.
Действие кокаина заканчивалось, огонёк в груди погас. Восемью порциями бурбона позже невозмутимость, спокойствие и остатки здравого смысла засосало в чёрную, оставленную улетевшим экстазом дыру. Перед глазами завертелся жуткий калейдоскоп самобичевания: мама, папа, больницы, тюрьма, Натали… Я думал о сестре, у которой никогда не будет детей — что с ней сейчас? — об отце, которому не суждено стать дедушкой. Мама умерла, а он прозябает на улице… или уже не прозябает… Его дочь одна в целом городе, сын исчез неизвестно куда…
В перерыве между кокаиновым кайфом и бурбоновым опьянением я чувствовал удушающее присутствие трёхсот человек, с которыми у меня нет ничего общего. Как я их за это ненавижу!
«Странно… Не может быть. Лучше спроси его сам».
Я слишком расслабился. Левая рука крепко держит стакан, а бравые мальчики совсем рядом и ведут себя так, будто меня нет. Пытаются перекричать шум, причем им кажется, что шепчутся. Умники заржали, сначала громко, а потом зажимая рты, уверенные, что я ничего не заметил.
— Эй, сколько у тебя пальцев? — Голос знакомый. Похоже, парню очень весело и беспокоиться ему не о чем: десять пальцев и хмельные дружки при нём.
Пряча усмешку за высокими бокалами, картёжники с нетерпением ждали ответа.
— По одному для каждой из твоих мамочек, — тихо сказал я.
Вполне предсказуемая реакция: раскрытые рты, удивлённо выпученные глаза, а потом главный умник выступил вперёд.
— Что ты сказал? Я не расслышал.
— Да всё ты расслышал, — огрызнулся я. Ну вот, опять в детство впадаю.
Умник высокий, с упругой мускулатурой бывшего члена университетской команды по футболу; от его одеколона глаза слезятся. Встав в боевую стойку, он смерил меня испепеляющим взглядом.
— Хочешь, чтобы я надрал тебе задницу?
Бесспорно, физически он намного крепче. Просто смешно, когда парни с хорошей работой и немецкой тачкой грозят «надрать задницу». Парни, которые имеют личного тренера по фитнесу, но по-настоящему ни разу не дрались, грозят «надрать задницу». Белые парни с тёмным загаром, до старости просматривающие университетские ежегодники, грозят «надрать задницу».
