И я отправился к безумной Энни.
Втянуть ее в наш дьявольский заговор оказалось до смешного просто. Уже тогда она была настолько наивна и простодушна, что не многим отличалась от животного. В те дни, когда между нами еще случалась близость, она даже отдавалась мне как животное: вставала на четвереньки, услужливо задирала нижнюю юбку, хрюкала от удовольствия и пускала слюни. Так я удовлетворял плотское желание и мог оставаться абсолютно спокоен: Энни было чуждо чувство привязанности или стыда, свойственное обычной женщине, и я знал, что, даже если она проболтается, ей никто никогда не поверит. Я не сомневался, что мне сойдет с рук это маленькое прегрешение.
Пока однажды не обнаружилось, что она беременна.
В страхе, что ее бессвязное бормотание может выдать меня, я решил принять меры предосторожности. Тем более что скрывать очевидное становилось сложнее день ото дня. Я спрятал Энни в лесу, в доме пользовавшейся дурной славой особы, с которой мне доводилось уже встречаться. Именно туда я теперь и направился.
Энни так разнесло, что она не могла сама добраться до кровати, однако бедняжка по-прежнему не очень-то понимала, что с ней творится. Когда я объяснил, что от нее требуется, она немедленно согласилась. При этом взор у нее был потухший, как у лунатика.
Эта встреча оставила у меня в душе неприятный осадок, но она была необходима. Именно поэтому Уильям и Ансельм обратились ко мне. Оба были бездетны и знали, что Энни уже на сносях.
А синий камень требовалось испытать.
Вскоре мы встретились в лесу темной ночью. Снова смешали в котелке составные части Грааля. Котелок поставили на раскаленные угли, а затем охладили. Мне уже открыли заветную формулу. Я привожу ее здесь для тех, кому неведом страх вечного проклятия и кому не надо печься о спасении души по причине отсутствия оной.
В чугунную ванну натаскали речной воды и растворили в ней небольшое количество синих кристаллов.
В назначенный час явилась Энни. На руках она несла новорожденного младенца.
Сейчас я вижу это так ясно, будто все произошло вчера. У меня нет сомнений — эта картина усугубит мои страдания, когда душа моя будет гореть в аду.
Уильям, Ансельм и я стояли, облаченные в монашеские рясы с надвинутыми на глаза капюшонами, Казалось, деревья над нами сомкнули кроны, чтобы скрыть нас от лица Господня. Небо было черно — ни луны, ни звезд. Только от углей исходило багряное свечение — иллюминация столь зловещая, что развеивались последние сомнения относительно того, чьим заботам мы вручаем собственные души. Ветви деревьев напоминали окровавленные пальцы.
Подул свежий ветер. И деревья словно зашептались друг с другом Птицы давно умолкли, а невнятное бормотание ночных обитателей леса казалось лишь иной ипостасью тишины.
Фигура Энни выплыла из тьмы. При виде нее кровь застыла у меня в жилах. Судя по тому, как бережно она прижимала к груди бесформенный комочек, как что-то бормотала, склонившись над ним, было ясно, что, несмотря на плачевное состояние ее рассудка, этот детеныш вызывал у нее чувство некоей примитивной, животной нежности. Вряд ли несчастная понимала, что мы намерены совершить.
Энни протянула младенца мне. У меня не хватало мужества смотреть на него. Не спуская глаз с Энни, я передал его Уильяму. Мать безучастно взирала на свое чадо, пока Уильям произносил магические заклинания. Мне показалось, что ее лицо, больше напоминавшее застывшую маску, есть не что иное, как отражение моей падшей души. У меня возникло странное ощущение, будто, убаюканный сонным бормотанием леса, я плыву, лишившись способности что-либо воспринимать, по безмолвному океану небес.
Уильям монотонно, нараспев повторяя одни и те же слова, опустил младенца на плоский камень, который служил нам жертвенным алтарем.
Голос храмовника нарастал, возносясь к самым верхушкам деревьев. Я отвел глаза, но успел заметить золотую рукоятку ножа, который Уильям воздел над головой; на стальном лезвии играли кровавые блики.
С губ младенца сорвался лишь слабый писк, истошно вскрикнула Энни; со свистом разрубив ночную мглу, нож ухнул вниз.
Появился Ансельм. Он нес серебряный кубок, чтобы собрать в него горячую кровь.
Я сбросил рясу и, обнаженный, вступил в холодную ванну.
Воцарилась тишина. Ансельм подошел ко мне, держа в руках кубок.
До сих пор, когда я вспоминаю ту ночь — какой бы растленной и проклятой ни была моя душа, — в горле у меня застревает комок, мне хочется выть, скулить и рвать на себе волосы. Но нет. Было бы лицемерием требовать к себе снисхождения, делая вид, будто во мне проснулось нечто человеческое, и изображать раскаяние. Воля человеческая свободна, а любовь Господня безгранична. Там, в ночном лесу, я сделал свой выбор.
Пред смятенными очами ангелов, перед взорами всех собравшихся я совершил омовение в крови агнца.
Итак, я записал сей рассказ, ибо не хочу унести свою тайну в могилу. С той ночи я прожил почти сорок лет. На моих глазах, один за другим, умирали мои сотоварищи, которым, по той или иной причине, не удавалось раздобыть свежую кровь, самый ценный ингредиент, без которого синий камень бесполезен. Я видел, как разлагается их плоть, слышал, как они кричат от боли. В их смятенных глазах читалось предвосхищение чудовищного конца. Но было уже поздно, слишком поздно. Взоры их с беспощадной стремительностью угасали.
И до сих пор долетают иногда до моего слуха их вопли из преисподней.
Однако сам я выжил. Для всех я сделался чужим. Я таился и выжидал. Я соблазнял жен ближних своих и умерщвлял собственных детей. Я клеветал на невинных, чтобы спасти свою шкуру. Я жил по волчьим законам. Люди осеняли себя крестным знамением, если им случалось услышать мое имя. Матери пугали мною детей. Священнослужители отрицали сам факт моего существования, и даже самые отважные рыцари содрогались от страха, сталкиваясь со мной на лесной тропе. Я стал их кошмаром, их наваждением.
Такой оказалась обещанная мне вечная жизнь.
И тем не менее — я должен это признать — все сбылось, как и было обещано. Теперь я умираю, однако мне было даровано сорок лет жизни. Я жил — и тело мое не состарилось ни на день. Оно и сегодня такое же, каким было десятилетия назад. Другие старились и умирали. А я обманул само время. Я не изменился.
И теперь мой долг — заявить, хоть я и не знаю, что испытываю, когда пишу эти строки: страх или радость. Грааль существует! Легенда о синем камне не выдумка! Я живое свидетельство его могущества! Умирающее свидетельство. Имеющий очи, да увидит.
Я хочу заключить свой рассказ пророчеством, предупреждением. Это то, во что я верю.
Я верю, что настанет день, и придет тот, кто отважнее меня, кто более искушен в хитрости и коварстве, кто до конца постигнет сокрытую в камне силу и в ком воплотится наконец моя мечта о Предвечном.
Но он всегда должен помнить о двух вещах. Всегда.
Первое: раз в полгода он должен иметь в достатке свежую кровь. Иначе все пропало. Именно отсутствие крови погубило сначала моих товарищей, а теперь и меня.
И второе: камень растворяется в воде. Камня требуется совсем немного, но следует помнить, что после растворения восстановить его невозможно. Поэтому в памяти необходимо хранить точную формулу его приготовления. Для этого я и привожу ее здесь.
Помните: если под рукой не окажется крови или камня — хотя бы одного из двух ингредиентов, — смерть — самая чудовищная, самая мучительная смерть, какую только можно себе представить, станет неизбежной
Но если у него, грядущего, будет в достатке и крови, и «синего цветка», перед ним откроются воистину
