По ту сторону смерти

проливался ливнем, растекался ореолом радужного сияния.

И в центре — в самом центре этого ореола — вдруг возник Яго.

Бернард не мог бы определить, чего в его душе больше — неистового ликования, охватившего его в тот момент, когда сдвинулась каменная крышка, или тихой радости, затеплившейся в сердце, когда он наконец увидел это продолговатое лицо с резкими, правильными чертами в обрамлении длинных темных волос. Глаза, как и голос, были холодные, подернутые туманной дымкой, в них угадывались ум и спокойная уверенность в себе. В уголках губ притаилась мягкая, приветливая улыбка.

Это был его отец.

— Теперь, со мной, — сказал Яго, и голос его лился вместе с лучистыми потоками света, — тебе больше не придется стыдиться самого себя.

Бернард попытался кивнуть.

— Любовь… — беззвучно, одними губами, прошептал он и лишился чувств.

18

Когда Бернард снова открыл глаза, Яго уже не было.

Вместо него над саркофагом, склонившись, стоял человек со шрамом. Из-под низкого лба с короткой грязной челкой Бернарда буравили красноватые поросячьи глазки. Улыбка делала обезображенный рот совершенно бесформенным.

— Фу! Кто же это здесь так оконфузился? Ну ничего, малыш, поднимайся. Сейчас наведем красоту. Пора собираться в путь.

Тут он склонился еще ниже и, схватив Бернарда за руку, кряхтя и охая, придал ему полусидячее положение. Каждое движение отзывалось в теле Бернарда мучительной болью, пронзавшей его с головы до пят. Голова завалилась набок, и казалось, будто она лежит на гвоздях. Ища поддержки, Бернард обхватил человека со шрамом за мускулистые плечи.

— Так, так, аккуратнее, — приговаривал тот.

Бернарду удалось перекинуть одну ногу через стенку саркофага. Но дальше человеку со шрамом пришлось вытаскивать его практически на руках. Легко, как пушинку, он поднял Бернарда и опустил на каменные плиты пола. Бернард стоял, не чувствуя ног, сгорбившись и ухватившись за край саркофага, чтобы не потерять равновесия. Он смотрел на оставшиеся в гробнице грязные разводы, лужи, кровавые сгустки — свидетельства его страданий.

— Ага, — бормотал громила. — В таком-то виде, пожалуй, вы никуда не годитесь. Надо бы избавиться от этой одежды.

Бернард попытался отмахнуться от него — попытался раздеться сам. Он хотел расстегнуть ворот рубашки, но тщетно — пальцы не слушались. Он снова замер, тупо уставившись себе под ноги. Человек со шрамом обеими руками схватил Бернарда за воротник и, через голову, как с малого ребенка, стянул с него рубашку. Расстегнул ремень, спустил брюки.

Бернард сглотнул, пытаясь подавить подступающую к горлу рвоту. Он, как сквозь пелену тумана, видел стены подземной крипты, которые раскачивались, грозя обрушиться на него, шаткий пол, ускользающий из-под ног. Колонны, арки, своды и темные альковы вздымались, словно на волнах, и медленно опадали. Гробницы, каменные изваяния, надгробные плиты, вмурованные в пол и в стены, — он видел все это как сквозь объектив телескопической трубы, в которой постоянно меняется фокусное расстояние. Вокруг было сумрачно и пусто. И все вращалось перед его потухшим взором.

Бернард переступил с ноги на ногу. Ладони у него были влажными. Он сжал кулаки. Человек со шрамом протянул ему губку.

— Вот, оботритесь. И лицо тоже, оно все в крови.

Бернард кивнул. У Любви обличье Богочеловека, подумал он. И неловко начал растирать тело губкой.

— Пошевеливайтесь, — нетерпеливо буркнул громила. — Мы не можем торчать здесь всю ночь.

Бернард кивнул, но продолжал так же медленно водить губкой. Было чертовски приятно ощущать струящиеся по коже теплые ручейки. Он все время думал о том лице, о лице Яго.

«Со мной тебе больше не придется стыдиться самого себя».

У Любви, подумал Бернард, обличье Богочеловека.

— Ну все, довольно, — сказал человек со шрамом, забирая губку. — Оденьтесь.

Бернард долго недоуменно разглядывал предложенную ему одежду. Серые спортивные брюки, белый хлопчатобумажный свитер, белые носки и пара кроссовок. Тяжело вздохнув, он принялся натягивать на голову свитер. Особенно трудным оказалось попасть руками в рукава. А чтобы надеть брюки, ему пришлось опереться о плечо громилы. При малейшем наклоне в висках начинала пульсировать боль.

— Хорошо, а теперь присядьте.

Бернард присел на край саркофага, и человек со шрамом, опустившись перед ним на колени, принялся натягивать ему на ноги носки и кроссовки. Бернард, обеими руками ухватившись за каменную плиту, отрешенно наблюдал за его движениями.

Любовь, думал Бернард. Ему мучительно хотелось сконцентрироваться на этой мысли, выжать из нее весь смысл.

Человек со шрамом поднялся и похлопал его по плечу.

— Ну, теперь вы свеженький как огурчик, — довольно произнес он, посверкивая поросячьими глазками. — А личико просто как у ангела.

Бернард выпрямился, продолжая, однако, держаться за саркофаг. Ему пришлось несколько раз открыть и закрыть рот, прежде чем он смог произнести хоть что-то членораздельное.

— Знаете… — просипел он наконец. — Знаете… о чем я все время… думал, пока он говорил со мной?

Человек со шрамом расхохотался, и все его крупное тело заходило ходуном.

— Нет, — сказал он. — Сдаюсь. Так о чем же вы думали?

Бернард облизал губы.

— Любовь. Я все время думал… что у Любви обличье Богочеловека. Что бы он там ни говорил. Я не переставал думать об этом.

— Угу, — буркнул громила.

— И это меня спасло.

С этими словами Бернард рубанул его ребром ладони по горлу.

Ударил не сильно, да этого и не требовалось — противник был застигнут врасплох. Удар пришелся в кадык. Поросячьи глазки полезли на лоб. Обезображенный рот раскрылся в беззвучном крике.

И тут Бернард вцепился ему в мошонку.

От дикой боли человек со шрамом сложился пополам и машинально подался вперед. Бернард отступил на шаг, сцепил ладони замком и занес их над головой. От резких движений у него ломило в висках. Руки его ухнули вниз, подобно ножу гильотины.

Человека со шрамом швырнуло к саркофагу. Он страшно, лицом, ударился об угол гробницы и замер. Брызнула кровь.

Бернард, скорчившись, рухнул на колени, и его вырвало какой-то черной слизью. Но он заставил себя подняться на ноги, опасаясь, что громила придет в себя и нападет на него сзади.

Любовь, крутилось у него в голове.

Тело противника повисло на стенке саркофага, потом стало сползать — сначала медленно, затем все быстрее, и наконец грузно шлепнулось на каменный пол.

Бернард пошатываясь подошел к саркофагу. Его выворачивало наизнанку.

В ноздри било поднимавшееся из гроба зловоние. Его собственный запах, запах его смерти. А внизу, в безобразном месиве, лежал человеческий череп с отсутствующей нижней челюстью, и таращился на него пустыми глазницами. Нелепо торчали верхние зубы.