действия.
Однако выражение лица капитана Фелана в то мгновение, когда он обнаружил обманщицу, заставляло всеми силами оттягивать час расплаты.
Очертя голову мисс Хатауэй прискакала в дальний конец поместья лорда Уестклифа, в свой тайный дом, привязала коня и по узкой лестнице поднялась в небольшую комнату на башне. Мебель здесь состояла из двух потертых кресел, древнего дивана с низкой спинкой, не совсем устойчивого стола и остова кровати возле стены. Новая хозяйка содержала жилище в безупречной чистоте, а стены украсила собственными рисунками с изображением любимых пейзажей и животных.
На подоконнике стояла тарелка со свечными огарками.
Беатрикс открыла окно, чтобы впустить свежий воздух, и принялась ходить от стены к стене, размышляя от страха вслух.
— Наверное, он меня убьет. И все же это лучше, чем испытывать неприкрытую ненависть. Быстро задушит, и дело с концом. Хорошо было бы самой себя задушить и избавить человека от неприятных впечатлений. Или выброситься из окна? Ах, и зачем только я писала эти ужасные письма? Что мешало вести себя честно? Наверное, он уже приехал в Рамзи-Хаус и ждет меня там… А вдруг…
Она замолчала и замерла. Снаружи донесся звук. Собачий лай. Осторожно выглянув в окно, Беатрикс без труда узнала знакомое лохматое создание. Альберт. А в следующее мгновение к дому подъехал и сам капитан Фелан. Спешился и привязал коня рядом с норовистым жеребцом, на котором примчалась беглянка. Все-таки он сумел ее найти.
— О Боже! — воскликнула Беатрикс, побледнев от ужаса. Отошла от окна и прижалась спиной к стене, словно узница, ожидающая жестокой казни. Момент казался самым страшным в жизни, а если учесть, какие испытания выпадали на долю семейства Хатауэев, подобное утверждение значило немало.
Не прошло и нескольких секунд, как Альберт ворвался в комнату и бросился к любимой подруге.
— Значит, это ты его привел, да? — яростно зашептала Беатрикс. — Предатель!
Пес с виноватым видом подошел к креслу, запрыгнул и улегся, положив морду на лапы. Лишь уши настороженно навострились: на лестнице послышались ровные шаги.
Нагнувшись, чтобы не стукнуться головой о низкую средневековую притолоку, Кристофер переступил порог, выпрямился, осмотрел комнату и лишь после этого остановил на Беатрикс разгневанный взгляд человека, чье терпение окончательно лопнуло.
Мисс Хатауэй пожалела, что не склонна к обморокам, как некоторые молодые утонченные леди. В подобной ситуации потеря сознания оказалась бы славным, чрезвычайно удобным выходом.
Но как бы ни старалась она призвать на помощь женскую слабость, ум упрямо сохранял ненужную ясность и отвратительную устойчивость.
— Простите, — хрипло пробормотала она.
Ответа не последовало.
Кристофер подошел медленно и осторожно, словно боялся, что беглянка снова попытается улизнуть, и крепко схватил за руки, лишив возможности двигаться.
— Объясни, зачем ты все это сделала, — произнес он тихим, странным голосом, полным не то ненависти, не то ярости. — Да перестань же, черт возьми, плакать! Это была игра? Просто хотела помочь Пруденс?
Беатрикс всхлипнула и отвела взгляд.
— Нет, это не было игрой. Пру показала твое письмо и заявила, что отвечать не собирается. А я почувствовала, что нужно ответить, потому что написано было как будто специально для меня. Думала, что заменю ее один-единственный раз. Но ты написал снова, и я позволила себе еще раз и еще…
— Что там было правдой?
— Все, — уверенно заявила Беатрикс. — Кроме имени Пруденс в конце, каждая буква настоящая. Если ни во что не веришь, то поверь хотя бы в это.
Кристофер долго молчал, и с каждой секундой его дыхание становилось тяжелее, а взгляд напряженнее.
— Почему же ты внезапно прекратила переписку?
Она чувствовала, с каким трудом дался простой вопрос.
Но, видит Бог, ответ тоже требовал немалых душевных сил!
— Потому что стало невыносимо больно. Слова слишком много значили. — Несмотря на слезы, она заставила себя продолжать. — Я полюбила тебя, хотя знала, что никогда не смогу рассчитывать на взаимность. Я не могла больше изображать Пруденс. Так тебя любила, что…
Слова как-то странно смазались.
Сквозь туман губы ощутили горячее прикосновение. Что это значит? Что ему нужно? Что… Мысли окончательно запутались, и Беатрикс оставила напрасные попытки что-нибудь понять.
Кристофер обнял, прижал к груди, и она доверчиво прильнула, потрясенная до глубины души. Он жадно, властно целовал, проглатывая беспомощные рыдания. То, что происходило в этот невероятный миг, не могло быть правдой, и все же чувства подсказывали, что и запах, и тепло, и искренность настоящие. Объятие стало крепче, и дыхание давалось с трудом. Ну и что? Блаженство поцелуя пронзило, опьянило, и едва он отстранился, Беатрикс застонала от одиночества и тоски.
Кристофер посмотрел в глаза.
— Любила? — хрипло переспросил он. — В прошедшем времени?
— В настоящем, — честно ответила она.
— Но ведь ты сама просила тебя разыскать.
— Эту записку послала по ошибке.
— Послала — значит, хотела встречи?
— Да.
Из глаз снова полились слезы. Он склонился и прижался губами к ручейкам на щеках, как будто хотел выпить соленое горе.
Серые глаза продолжали пристально смотреть, но холодный блеск металла неожиданно сменился бархатистой мягкостью тумана.
— Я люблю тебя, Беатрикс.
Кажется, она все-таки тоже способна падать в обморок.
Состояние определенно напоминало полуобморочное: колени ослабли, а голова безвольно склонилась.
Кристофер осторожно опустился вместе с ней на потертый ковер, подложил под голову теплую ладонь и снова накрыл губы поцелуем. Не в силах сдержать желание, Беатрикс отвечала с беспомощной откровенностью. Ноги переплелись, и его бедро настойчиво проникло в развилку ее бедер.
— Я думала, ты меня возненавидишь… — Слова вырвались почти бессознательно.
— Никогда. Можешь убежать на другой конец земли. Нет на свете такого места, где бы я тебя не разыскал. Остановить меня не смогут даже самые жестокие обстоятельства.
Она дрожала, ощущая, как горячие пальцы расстегивают одежду, скользят по коже. Грудь потяжелела, а вершинки напряглись от прикосновения.
— Думала, ты меня убьешь, — с трудом произнесла она.
Он слабо улыбнулся:
— Нет, вовсе не к этому я стремился. — Губы снова вернулись к губам, к жадному, голодному поцелую. Он расстегнул бриджи, погладил ее живот. Рука настойчиво проникла ниже, а пальцы нежно, с неутолимым любопытством исследовали интимный уголок.
— Кристофер, — жалобно пробормотала Беатрикс и попыталась расстегнуть его брюки, однако он сжал запястье.
— Я слишком долго ждал и не могу себе доверять.
Беатрикс уткнулась пылающим лицом в шею, в расстегнутый ворот рубашки.
— Хочу быть твоей.
— Ты и так моя, да хранит тебя Господь.
— Значит, люби меня. — Она принялась покрывать шею лихорадочными поцелуями. — Люби меня…
