сюда вломится, чтобы за Степанова рассчитаться и на всякие запрещения и приказы наплюет.
Кажется, упоминание о Безуглове на него подействовало. Еще раз обматерив меня, Ханыга снова сел за стол. Над барьером торчала только его голова, и на меня и Степанова он не обращал больше внимания. Облегченно вздохнув, я посмотрел на Степанова. Глаза его были теперь открыты, и он в упор смотрел на меня, но прежней злости в его взгляде уже не было. Смотрел он на меня, скорее, с любопытством. Мне от этого стало немного легче на душе. Попытавшись сесть, Степанов негромко окликнул меня:
— Ты бы перевязал меня чем-нибудь, а, парень? А то ведь истеку кровью, кого тогда Безуглову покажешь?
Он с усилием поднялся и, стоя от меня в паре метров, с усмешкой сказал:
— Ты мне теперь ближе родного, Вовчик. Это надо же, два раза в один вечер іокрестилі. И откуда ты только взялся на мою голову?
Пошатываясь, он вернулся на свое место у стены и сел на пол, привалившись к стене спиной.
Я пошел в служебное помещение поискать, чем бы перевязать его. Кровью он, может, и не изойдет, но все равно оставить его без помощи не годится.
В кабинете заведующей нашлась аптечка с бинтами и йодом. Взяв ее под мышку и прихватив лежащие на подоконнике ножницы, я вернулся в зал и подошел к Степанову, оставив пистолет на барьере. Опустившись на пол рядом с ним, я освободил ему руки, вспорол ножницами плащ и пиджак с рубашкой, и, как мог, перевязал, сдерживая в себе тошноту от вида крови. Услышав его іспасибоі, я вздрогнул. Чтобы он не очень-то расслаблялся, я снова защелкнул у него на запястьях наручники и мрачно ответил:
— Заглохни. Мне твое спасибо, как кол в заднице. Сам-то ты откуда на мою голову свалился? Одни неприятности из-за тебя…
Поднимаясь на ноги, я швырнул ему на колени аптечку и добавил:
— Держи, мать твою… Если снова кровь пойдет, замотаешь как-нибудь сам.
Подняв руки в наручниках, он усмехнулся и спросил:
— Как?
Отходя, я бросил через плечо:
— Жить захочешь, сумеешь…
В ответ я услышал негромкое:
— Дурак ты, парень…
Поворачиваться и спорить я не стал. Дурак так дурак. У меня и справка на этот счет имеется.
Ханыга встретил меня вопросом.
— Ну что, проявил милосердие? Нет, все же дурак ты, Вован. Не по болезни, а по призванию…
Два раза подряд было уже слишком, и я взбесился:
— Да вы что, охренели все?! Заладили, б…, дурак да дурак.
Сожалеющий тон Ханыги тут же сменился на озлобленный:
— Заткнись, лярва! На кого пасть разеваешь, шакал?
Не отвечая, я закурил и ткнулся лбом в прохладную полировку барьера. Надоели вы мне все. Менты, рецидивисты, заложники… И сам себе уже надоел. Когда все это кончится? Ни спорить, ни лаяться с Ханыгой не хотелось, и я молча курил, не слушая, что он там еще гавкал. Наконец, выдав весь запас своей блатной ругани, Ханыга выдохся и посмотрел на часы.
— Сейчас ібабкиі принесут, приготовься. Засунь все свои обиды в задницу и делай все, как положено. И вообще, брось из себя невинную овцу строить. А то доведешь со своим милосердием до того, что оба на одних нарах окажемся… или в соседние могилы ляжем.
Бросив сигарету, я растоптал ее каблуком и ответил:
— А ты не очень-то лайся. Ты от меня не меньше зависишь, чем я от тебя. Одному тебе отсюда выбраться тоже не удастся.
Ханыга мрачно сверкнул на меня глазами и многозначительно пробурчал:
— Ну, ну… Щенок неблагодарный. Забыл, кто тебя от смерти спас? Кто тебя из дерьма вытащил?
Мысленно я продолжил: і…и в другое дерьмо по уши сунулі, - но вслух ничего говорить не стал.
Еще несколько минут прошли в зловещей тишине. Электронные часы на стене показали девять. Ханыга поднялся со стула и злобно выругался:
— Они что, суки, шутить со мной надумали?
Ткнув пальцем в заложников, он приказал мне:
— Иди, бери одного… Я им сейчас устрою небо в алмазах. Степанова бери. Пусть этот засранец Безуглов покусает локти.
Возразить я не успел. С улицы донесся искаженный мегафоном дребезжащий голос:
— Шарин, вам несут деньги. Не стреляйте. Дайте знать, как поняли… Повторяю…
Ханыга отпихнул ногой стул и удовлетворенно пробормотал:
— Вот так-то лучше…
Он снова посмотрел на меня и распорядился:
— Давай за барьер и бери этих на мушку. Чуть что — сразу стреляй. Понял? И только попробуй сопли распустить, я тебя самого, как собаку, пристрелю.
Ничего не отвечая, чувствуя, как меня опять начинает колотить крупная дрожь, я перемахнул через барьер, снял автомат с предохранителя и передернул затвор. Встав в тень, спиной к стене, я повесил автомат на плечо и выставил его стволом вперед, в сторону заложников.
Все повторилось. Убедившись, что Безуглов без оружия, Ханыга разрешил ему подойти на пару метров к двери и приказал остановиться. По-прежнему прячась в тени, сбоку от двери, он велел бросать мешок внутрь. Безуглов медлил. Тогда Ханыга сразу взвился и пролаял:
— Чего тянешь? Бросай, я сказал.
Из-за двери я услышал голос Безуглова:
— Шарин, мы хотим убедиться, что все заложники живы. После вашей стрельбы…
Ханыга перебил его:
— Я же сказал Доронину, что все целы. Бросай мешок!
Голос Безуглова, твердый и уверенный, возразил:
— Не дури, Шарин. Пусти меня внутрь. Я должен убедиться, что с заложниками ничего не случилось. Не нарушай уговора.
Ханыга рявкнул:
— Плевать я хотел на уговоры! Бросай мешок, или я тебя пристрелю!
Безуглов ответил по-прежнему спокойно, хотя чувствовалось, что это спокойствие дается ему с немалым трудом:
— Стреляй. Но прежде послушай. Денег ты все равно не сможешь взять, тебя тут же снимут, если ты посмеешь высунуться. И вообще на этом все сразу и кончится. Посмотри туда…
Несколько секунд длилось молчание. Я тоже посмотрел в окно, оторвав взгляд от Ханыги, и оторопел. К ментам из оцепления присоединялись здоровенные парни в камуфляжках и в черных масках на лицах с прорезями для глаз. Выпрыгивая из двух грузовиков, они моментально рассыпались цепочкой и прятались за машинами. В доме напротив я заметил два распахнувшихся окна и снайперов в них, прилаживающих винтовки с оптикой на подоконники.
С улицы снова послышался голос Безуглова:
— Видишь этих симпатичных ребят, Шарин? Это спецподразделение из Москвы. Учти, что это не оперы и не патрульные с участковыми, которые блокировали почтамт до сих пор. И даже не наши спецназовцы. Эти парни в захвате террористов поднаторели и много не рассуждают. Поверь мне на слово, они уже имеют приказ открыть огонь при малейшем нарушении нашего соглашения. Если ты сейчас выстрелишь, две штурмовые группы, отсюда и со двора, начнут действовать. Так что не дури и не провоцируй нас на вооруженный захват. Все напряжены до предела, достаточно малейшей неувязки — и вас с Танаевым разорвут на части. Не дури и впусти меня. И потом выпусти. Потому что, если я не выйду через пять минут целым и невредимым, начнется то, о чем я уже сказал тебе.
Не знаю, блефовал он или говорил правду, но выглядело все более чем убедительно. Разъяренный Доронин вполне мог отдать приказ штурмовать почтамт в случае нашей строптивости.
Ханыга, идиот, еще попытался хорохориться:
