«Ловко устроился старичок!» – подумал я, спускаясь в воронку, и сразу нашел в стенке широкий ход, в который свободно мог пролезть человек, посветил фонариком, убедился, что ход длинный.
– Прыгайте! – махнул я рукой ребятам. – Только сначала Мурку спустите.
Димка подал мне собаку, а потом спустился сам.
Я привязал конец лесы к камню и стал ее разматывать, чтобы на обратном пути по этой лесе найти выход из пещеры.
– Слушай, Молокоед! – произнес опять Левка. – Ты дай мне один конец лески, а я его буду здесь держать… В случае опасности дерни за леску, и я сразу примчусь к вам.
Мне стало жаль трусишку, и я дал ему конец лески: пусть сидит, держит, это все-таки надежнее, чем привязывать ее к камню.
– Только, смотри, крепче держи! – сказал я, чтобы и Левка проникся сознанием ответственности.
Ход вначале был узкий, потом расширялся, в нем свободно можно было идти стоя. Мы увидели сталактиты и сталагмиты, и струйки воды на камнях, и летучих мышей – все, что принято расписывать в романах о подземельях.
Я размотал уже больше половины стометровой лески, а пещера все уходила вдаль. Ничто не выдавало присутствия человека в этом подземелье. По стенам медленно ползли струйки воды, пахло сыростью и известкой, было темно и тихо.
Мурка уже освоилась с пещерой и бежала впереди, временами оглядываясь. Когда она поджидала нас, глаза ее вспыхивали в свете фонарика зеленым огнем, как у волка. Становилось страшно, почему-то вспоминалась «Майская ночь, или утопленница» и страшная «Собака Баскервиллей»…
Ход раздвоился: узкий вел налево, а широкий продолжался прямо. Стометровая леска уже кончилась, я привязал к ней вторую, и мы пошли дальше по широкому ходу. Скоро от него стали отходить в обе стороны все новые и новые коридоры.
Пещера окончилась широким – как бы это сказать? – залом[38]. Иначе, пожалуй, и не скажешь, потому что сверху спускались вроде люстр огромные белые сталактиты, а стены сверкали и переливались тысячами огоньков.
– Смотри-ка, Вася, – прошептал Димка.
У его ног лежал, оскалив зубы, человеческий череп, а рядом валялись остатки скелета.
Что там ни говори, а мне стало не по себе. Димка тоже оробел. Только Мурка спокойно обнюхала череп и пошла выписывать круги по подземному гроту.
Когда мы освоились немного и перестали бояться человеческих костей, я решил испытать Левку и с силой дернул за леску.
– Что ты! – ухмыльнулся Димка. – Да разве этот трус придет?
Но вдали скоро забрезжил свет. Сначала он был неподвижным, потом стал колыхаться, как луч прожектора, освещая то одну, то другую стену, а иногда скользил по потолку. Чувствовалось, свет идет от фонарика.
«Не может быть, чтобы Левка так быстро прибежал, – думал я. – Неужели…»
– …старик! – шепнул Димка, видимо, обеспокоенный той же мыслью.
В самом деле, что, если он?
– Гаси фонарик!
Я моментально сообразил, что без света мы окажемся в более выгодном положении, чем наш таинственный противник.
Мы очутились в кромешной тьме. Даже Мурке, видимо, становилось боязно, потому что она прижалась к моим ногам и заискивающе колотила хвостом по коленям.
А свет приближался. Вот на одном из поворотов ярко блеснул фонарик, и мы с Димкой на какое-то мгновение оказались освещенными, но я рванул Димку за руку, почти протащил за выступ стены.
Мурка осталась стоять посреди пещеры. Она вся сжалась и замерла, ее глаза горели, как изумруды.
Я невольно вынул из-за пояса топор и взял его в правую руку. Теперь фонарик все время освещал наши лица, я уже слышал спотыкающиеся шаги.
Мурка нервничала. Уши ее еще больше насторожились, она то пятилась, то порывалась броситься вперед, то и дело принималась рычать. Вдруг сорвалась с места, пулей умчалась в темноту.
Мы ждали, что сейчас услышим злобный лай и шум схватки человека с собакой. Вместо этого до нас донеслось радостное Муркино повизгивание и ворчание Федора Большое Ухо:
– Да ну тебя, Мурка, к свиньям собачьим… Отстань! Не до тебя…
Перед нами вынырнул Левка.
– Что случилось? – спросил он, запыхавшись.
Вот так Федор Большое Ухо! Я и не подозревал, что он способен на подвиги. Но все же решил попугать. И на вопрос, что случилось, сделал страшные глаза:
– Видишь что – череп.
У Левки разочарованно опустились губы:
– Подумаешь, череп! Печенеги из этих черепов вино пили. И то ничего! Да и Олег, верно, пил!
– Какой Олег?
