И пан показывал, как топчется медведь. Толстый, на коротких ножках, он поднимал к голове руки и, переваливаясь с боку на бок, медленно поводя головой, топал навстречу зрителю.
Если б мы не устали и не злились, то наверняка хохотали бы. Но нам было не до смеха. Следовало обязательно дать представление! Ведь за него причиталось восемь процентов выручки и на эти деньги можно было вполне добраться до Острогорска.
Но тут у нас получилась закавыка. Пан Мальчевский остался недоволен нашим выступлением. Он все время твердил, что мы не в форме.
– Руди еще туда-сюда… А ты, – кивал он на меня, – и особенно ты, – говорил он Белке, – никуда не годитесь! Не можете удержаться на плечах у Руди! Позор цирку Мальчевского! Да меня разнесут в щепки, если я вас выпущу в таком виде на арену.
У Димки в глазах от ожесточения кипели слезы. А я подумал, что ничего-то из наших выступлений не получится и нам придется, поджав животы, слоняться дальше.
– Не раскисать! – крикнул поляк. – Мы обязаны дать представление! Только вот что: придется с недельку вам основательно потрудиться.
– А кто же нас кормить будет? – невольно вырвалось у меня.
– Я! Я вас буду кормить… С тем, разумеется, чтобы вычесть потом за все съеденное.
Как ни хотелось нам поскорее добраться до родины, все же пришлось остаться здесь еще на неделю, чтобы подработать денег на дорогу. Много раз в течение этих шести дней мы готовы были отказаться от выступления, до того трудно было выдерживать все тренировки, которым подвергал нас коротконогий владелец цирка. Хозяин предприятия в шесть часов утра являлся на манеж, вооруженный гибким стеком, и мы невольно косились на эту маленькую палочку, когда проделывали свои упражнения. Пирамида – за пирамидой, номер – за номером, трюк – за трюком – мы выбивались из сил, стремясь исполнить все как можно лучше. К вечеру мы покидали манеж, высунув языки, – усталые, изломанные, порой с забинтованными ногами и руками, не зная, как добраться до постели. Мгновенно мы засыпали, только во сне бредили всем пережитым за день.
Однажды Мальчевский, раздраженный тем, что Белка упала с высоты, кинулся к ней красный от раздражения и ударил ее стеком. В тот же момент к нему подскочил Димка и, схватив его за руку, вырвал хлыст и замахнулся им на хозяина – тот отскочил от него, крича:
– Руди, Руди, успокойся! Я погорячился, не буду больше!
– Не будешь? – зло выговорил Димка. – То-то, гляди! – и он поломал стек на маленькие кусочки.
Наконец пан Мальчевский нашел, что мы уже основательно подготовились к выступлению. Перед самым вечером, примерив костюмы, мы отправились в кафе перекусить.
Все тело ломило, и я спросил:
– Димка, а ты сможешь сегодня выступать? Что до меня, то я почти готов…
Он только махнул рукой.
К цирку уже валил народ – всё женщины с ребятами, иногда старики.
– Сбор сегодня, видно, будет большой! – оживился Димка.
– Как же, «Три – Бульди – при!» – засмеялась Белка, кивая на афишу, где красовались какие-то наряженные пыжики, должно быть, мы.
Представление назначалось на восемь часов, было уже около девяти, а у кассы все еще волновалась очередь. В зале стоял шум, все громко кричали: «Время, время!» Не только скамейки, а и все проходы были забиты зрителями. Зачем же пан Мальчевский продает еще билеты?
Я побежал в кассу, постучался.
– Сколько билетов продали, пан Мальчевский?
– А что ты ходишь сюда? – заорал на меня разгневанный пан. – Получишь свои деньги, не беспокойся. Ступай на арену!
Ах, вот чего он боится! Деньги! Ну хорошо же, я сейчас и потребую расчет.
– Давайте наши восемь процентов сбора! – посмотрел я на кассу.
Хозяин воровато задвинул ящик, где виднелись металлические и бумажные деньги.
– Потом, маэстро, потом! – не глядя на меня, скороговоркой ответил он.
– Нет, сейчас! – грубо крикнул я и стукнул по столу.
– Пся крев, о матка боска! – пробормотал пан и, схватив несколько бумажек, ткнул их мне. – Пожалуйста!
Я видел, что Мальчевский дал мне всего тридцать марок, и продолжал стоять.
– Хорошо, хорошо! Еще десяток марок! – в мою руку полетела бумажка. – Иди и готовься к выступлению.
Я убежал за сцену. Димка и Белка посматривали в кипящий зал. Я отдал деньги Белке, которая была у нас кассиром. Спустя несколько минут заиграл аккордеон, и пан Мальчевский провозгласил:
– Единственный в мире детский аттракцион! Три – Бульди – три!
В тот же момент мы с Белкой выскочили с улыбками на арену и встали по сторонам, подняв руки вверх, а Димка перекувыркнулся несколько раз и встал между нами, тоже подняв руку.
Зрители дружно аплодировали.
В первых двух рядах сидели, словно проглотив штыки, военные и, хмуро улыбаясь, смотрели на нас. В
