больно прокусил шею, аж до крови пошла, потом держали в кромешной тьме… хорошо еще, что иногда кормят да пеленают. а, знакомые голоса слышатся, ну, наконец-то, пришли папочка с мамочкой меня выкупать, значит, согласны выкуп этим негодяям заплатить, значит — любят)
Йону не терпелось подойти к дочке, взять ее на руки, но Раду остановил родительский порыв, перекрыв рукой дверной проход на уровне головы.
— Еще успеешь. Локкус с тобой?
— Да.
— Весь?
— Да.
— Как говориться, врешь и не краснеешь. Ну да в отличии от тебя я не особо жадный. К тому же уверен, что опытные люди сумеют провести химанализ состава и определить формулу.
— Блажен, кто верует.
— Ладно, давай еще раз о деле:
Окно в комнатку, где сейчас спит Лиза, забито фанерой. Предпоследнее дело рукодельника Армена. А за фанерой его последнее творение — железная решетка. Специально заказали, чтобы отбить у тебя авантюрные мысли. За решеткой — вырубленные кусты. Очень старался Армен, даже руку поранил. Тут я и не вытерпел… Перед рассветом дам Лизе несколько капель, выломаю фанеру и… будем в приятной компании ожидать вечера.
— Все станет понятным почти сразу. Зачем здесь сидеть до вечера?
— Вам может и незачем, а нам спокойней будет.
— Не понял…
— Мой сверхчувствительный магнитофон умеет улавливать даже шепот, но не мысли. Вот выйдешь отсюда и кто знает, что надумаешь. Может, дом подожжешь или настучишь на нас — так и так, мол, сидят в редакции злые преступники. Нет уж, разлюбезный братец.
— И что мы будем делать?
— Рассказывать друг другу о нашей прошлой жизни. Поди ведь, столько веков не виделись, столько событий. До вечера проболтаем, а потом наши пути разойдутся, как в море корабли. Словно в патриотической песне: Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону.
— Очень надеюсь! Но ждать будем молча — никакого желания общаться у меня нет.
— Ну и зря…
Незадолго до рассвета Лиза заплакала. Джике, успевший освоить нехитрые премудрости общения с ребенком, поспешил проверить, не намокли ли пеленки и вынес вердикт.
— Голодна…
— Очень вовремя. Сейчас дадим в молочко папашиного средства и проверим. Пей же, пей.
Жадно прильнув к соске и потягивая теплое молочко, Лиза и не догадывалась, что вместе с ним впитывает и чудодейственный Локкус. В любом случае, столь любимый раньше напиток ей уже не особо нравился — сказывался поцелуй любви в исполнении Раду:
(— какое-то оно невкусное стало, это молоко… то ли дело, если как принято у племен массаев в Восточной Африке — пить его вместе с кровью, или просто чистую кровь…)
Лизе стало страшно от таких нехороших мыслей, они ведь не должны приходить в голову столь маленькой девочке, и она заплакала снова. На этот раз причину слез никто не угадал.
Тем временем, накормив малышку, Джике немного подождал, а затем выбил фанеру, закрывавшую окно. За ней, как и обещал Раду, показалась крепкая решетка. Очень скоро первые лучи солнца пройдут ее насквозь и упадут прямо на стол с колыбелькой.
— Ну Йон, а теперь молись, чтобы средство нормально сработало и чтобы никто из случайных прохожих не заглянул к нам на огонек. Они такие же любопытные и беспардонные, как итальяшки!
Йон молился едва ли, но никаких непредвиденных осложнений не произошло. Солнце не причинило вреда малышке, как раз наоборот, она блаженно улыбнулась его лучам и сладко заснула. Где-то до полудня Раду периодически заглядывал в комнату на несколько секунд, надев солнцезащитные очки и обмотав голову темной тканью, но оттуда раздавалось лишь мирное посапывание. А иначе и быть не могло, какой смысл Йону разыгрывать комедию?! Поэтому, Раду благодушно расслабился и даже позволил Валерике подойти к колыбельке и поиграть с Лизой.
Раду светился сытым довольствием — он выиграл нелегкую схватку. И это его первая настоящая победа, знаменующая начало новой жизни. Жизни ПОБЕДИТЕЛЯ. Жизни ВЛАСТЕЛИНА.
И едва солнце зашло за горизонт, Раду обратился ко всем присутствующим с такой немногословной речью:
— Ну вот, мы своего добились. Мы всегда своего добиваемся. Само провидение вело меня по следу Локкуса: статья в газете — Ладонь — выставка — Армен. Не бывает столько случайностей, не бывает столько совпадений! Нику, забирай графин, забирай очень аккуратно и пошли отсюда.
Нику послушно взял заветный сосуд, до этого стоящий на полу в углу на равном расстоянии от братьев — на нейтральной территории, так сказать. Йон сжался пружиной, но заставил себя остаться на месте и лишь прошипел:
— Я бы никогда не советовал ни тебе, ни твоим последышам когда-нибудь со мной встречаться. Ты понял?
Но Раду не собирался оставлять брату даже этого сомнительного права помахать кулаками после драки.
— Не пугай, братец, не пугай. Не такой-то ты и грозный, не такой-то сильный. Но мне от тебя больше ничего не нужно, совершенно ничего. Так что, если впредь не будешь путаться под ногами… Уверен, что не будешь.
Нику и Джике неприятно захохотали, словно у этой реплики существовал более глубокий, скрытый смысл и, вслед за предводителем, скрылись в сыром сентябрьском воздухе, бережно унося добычу.
Йон выругался, громко, грязно, по-русски. Валерика только пожала плечами:
— Что теперь горевать! В конце концов, у нас остался рецепт и немного средства. В конце концов, все живы.
— Ты права… Собирай Лизу, а я выгляну на улицу, проверю, не задумали ли еще чего эти негодяи. С них станется.
Валерика подошла к дочери, мило заулыбавшейся:
(— ну, все закончилось, а я, признаюсь, даже парочку раз описалась от страха — уж больно злобные дядьки меня похитили, да и разговорчики у них… бррр…)
Йон, посоветовав укутать Лизу потеплее, вышел наружу. Прохладный воздух приятно продувал возбужденное сознание, и, хотя горечь поражения и утраты оставались, все казалось не таким страшным. Он внимательно осмотрелся по сторонам, но не заметил ничего подозрительного. Как вдруг…
Как вдруг внутри редакции раздался громкий хлопок, словно огромная пробка вылетела из столь же огромной бутылки шампанского, а потом плотно заткнула уши Йона. Сквозь лопнувшие стекла полыхнуло многоцветное пламя, мгновенно обуглив окружающую траву и кустарники. Оглушенный и ослепленный, Йон ощутил, как тяжелая входная дверь сорвалась с петель, плашмя ударила по спине, подбросила в воздух и отшвырнула за десяток метров в канаву, полную гнилой воды и мусора.
Затем ударная волна стала распространяться по перекрытиям и, словно песочный, начал рассыпаться четырехэтажный дом, еще недавно стоявший над злополучной редакцией. Затем все потемнело. А на самом деле все это произошло почти одновременно.
ЭПИЛОГ №1
Кто был в аду, того ГАИшник злой не испугает.
Йон брел по улице круто возвеличенного писателя Горького, никогда не писавшего о вампирах, но знавшего немало о крови, пролитой и за революцию, и куда больше — самой революцией. Йон почему-то вспоминал, как ошарашено бродил среди все еще горячих камней разрушенного Келеда, не желая верить глазам. Как звал сестру и отца неслышимым для человеческого уха криком, способным пробивать толщу земли, а в ответ слышал лишь тишину, страшную, мертвую тишину. Но тогда оставалась хотя бы надежда на чудо, надежда, медленно таявшая сотни лет.
Йон мог выпить еще не один литр крови, прокусить еще немало сладко пульсирующих вен, но мог ли
