может быть, тогда начну сама осознавать то, что случилось. Там, в разрываемой на части дельте реки, в африканской стране, посреди трехсторонней нефтяной войны — потому что совсем рядом с войной находился пляж, потому что государственное туристическое бюро разослало билеты на этот пляж во все журналы, перечисленные в
Раненый мужчина подошел ко мне так близко, что я почувствовала, как песок под моими ногами просел от его веса. Он провел пальцем по моему плечу, по моей оголенной коже и проговорил:
— Чего мы
Охотники заржали. Бутылка снова пошла по кругу. В какой-то момент, когда один из них поднял бутылку, я заметила, что в ней лежит что-то со зрачком. Оно было прижато к стеклу. А потом мужчина опустил бутылку, и это нечто исчезло в жидкости. Я говорю «жидкость», потому что я уже не была уверена, что это вино.
Эндрю сказал:
— У нас есть деньги, а чуть позже мы можем дать вам еще денег.
Раненый мужчина хихикнул и хрюкнул, как свинья. А потом лицо его стало абсолютно серьезным. Он заявил:
— Вы отдаваете мне все, что есть, сейчас. Никаких «позже».
Эндрю вынул из кармана бумажник и протянул раненому мужчине. Тот дрожащей рукой взял бумажник, вытащил из него банкноты и бросил бумажник на песок. Он передал деньги одному из своих людей, не глянув на них и не удосужившись пересчитать. Рана на его шее отвратительно раскрылась. Она была сине-зеленой.
Я сказала:
— Вам нужна медицинская помощь. Мы могли бы договориться в отеле, вам помогут.
Мужчина покачал головой:
— Медицина не помогай от того, что видать эти девки. Эти девки должны заплати за то, что они видеть. Отдавать нам эти девки.
Я сказала:
— Нет.
Раненый мужчина посмотрел на меня с изумлением:
— Чего ты сказать?
— Я сказала
Раненый мужчина сделал большие глаза, притворившись испуганным. Он положил руки на голову и два раза повернулся кругом. Снова встретившись со мной взглядом, он спросил:
— Ты откуда, миссус?
— Мы живем в Кингстоне, — ответила я.
Мужчина склонил голову к плечу и посмотрел на меня с интересом.
— В Кингстоне-на-Темзе, — уточнила я. — Это в Лондоне.
Мужчина кивнул.
— Да знать я, где Кингстон, — сказал он. — Я там учился. Инженерный механика.
Он опустил глаза. Несколько секунд он молчал. А потом сделал очень быстрое и резкое движение. Я увидела, как сверкнуло его мачете в лучах рассветного солнца, увидела, как вздрогнул охранник, а в следующее мгновение лезвие мачете звякнуло, разрубив шею несчастного юноши и ударившись о кость. Лезвие продолжало звенеть и тогда, когда мужчина отдернул мачете, а охранник рухнул на песок. Помню, мне показалось тогда, что мачете — это колокол, а жизнь несчастного охранника — язык этого колокола.
Убийца осведомился:
— У вас там, в Кингстон-на-Темза, слышаться такой звуки?
Кровь ручьями текла из разрубленной шеи охранника. Казалось, что в теле хрупкого африканского юноши не могло быть столько крови. Его тело лежало на песке, и песок засыпал его открытые глаза, а страшная рана зияла на его шее, словно распахнутая, повисшая на сломанных петлях дверь. Или разверстая пасть. Странный, спокойный голос представительницы среднего класса звучал у меня голове: «Пэкмен. Пэкмен. Господи, он так похож на Пэкмена»[30]. Мы все замерли и молча смотрели на охранника, истекающего кровью. Помню, у меня мелькнула мысль: «Слава богу, что я оставила Чарли у родителей».
Подняв голову, я увидела, что на меня смотрит убийца. Взгляд его не был грозным. Так, бывает, смотрят на меня кассирши в супермаркете, когда оказывается, что я забыла дома дисконтную карточку. Случалось, так на меня смотрел Лоренс, когда я сообщала ему, что у меня месячные. То есть убийца смотрел на меня с легким укором.
— Этот охранник умирал из-за тебя, — сказал он.
Наверное, в то время у меня еще сохранились какие-то эмоции, потому что по моим щекам текли слезы.
— Вы с ума сошли, — проговорила я.
Убийца покачал головой. Он пошевелил пальцами, сжимавшими рукоятку мачете, и повернул лезвие так, что его кончик указал на мою шею. Мачете подрагивало в руке убийцы. Он смотрел на меня с сожалением.
— Я тут живу, — сказал он. — Это ты сходить с ума, что приехала сюда.
Тут я от страха разрыдалась. Эндрю задрожал. Доброта начала молиться на языке своего племени:
— Экенем-и Мария. Гратиа йу-и оби Динвени нонйел-и, И нве нгози кали икпоро нине на нгози ди-ли нва афо-и бу Йезу.
Убийца зыркнул на Доброту и объявил:
— Ты умираешь следующая.
Доброта посмотрела на него.
— Нсо Мария Нне Сиуку, — проговорила она, — ‘йо ниел’анйи бу нди нжо, кита, н’убоси нке онву анйи. Амен.
Убийца кивнул. Вдохнул и выдохнул. Я наконец услышала шум прибоя. Коричневые собаки, закончив свою жуткую трапезу, подошли ближе к нам. Лапы у них дрожали, шерсть была перепачкана кровью. Убийца шагнул к Доброте. Я поняла, что не смогу пережить, если он ударит ее мачете. Я попросила:
— Нет. Пожалуйста… пожалуйста, не трогайте ее.
Убийца остановился, повернулся ко мне:
— Опять ты?
Он улыбался.
Эндрю проговорил:
— Сара, прошу тебя. Думаю, самое лучшее, что мы можем сделать, это…
— Что, Эндрю? Заткнуться и надеяться, что нас не убьют?
— Я просто думаю, что это не наше дело, поэтому…
— Ага, — кивнул убийца. — Не твой дело. — Он повернулся к другим охотникам и развел руками: — Не его дело — говорить. Говорить — это дело черных людей. Ха-ха-ха-ха!
Охотники засмеялись и принялись хлопать друг друга по спине, а собаки начали нас окружать. Когда убийца обернулся, его взгляд был серьезен.
— Первый раз я слышу, как белый человек говорить, что мой дело — не его дело. Вы брать наше золото. Вы брать наша нефть. Что не так с наши девки?
— Ничего, — пробормотал бедный Эндрю. — Я не это имел в виду.
— Ты расист?
Убийца произнес
