— Я отведу вас туда, где мы остановились, — сказала я и пошла по тропинке от ворот.
— Сначала несколько подробностей, мэм, — твердо сказал полицейский. — Каковы ваши отношения с пропавшим человеком?
Я остановилась и обернулась.
— Это не имеет значения, — сказала я.
— Таковы правила, мэм.
— Чарли пропал, — напомнила я. — Пожалуйста, мы не можем терять время. Я вам потом все расскажу.
— Этот участок парка обнесен забором, мэм. Если ребенок здесь, он никуда не денется. Но мне нужны некоторые подробности.
Полицейский смерил меня взглядом с головы до ног:
— Мы разыскиваем ребенка мужского пола европейской внешности, я прав?
— Прошу прощения?
— Белого мальчика?
— Да, это так. Его мать там, возле озера.
— А вы нянька?
— Нет. Нет, не нянька. Пожалуйста, я не понимаю, зачем…
Полицейский шагнул ко мне, а я невольно попятилась.
— Вы почему-то слишком сильно нервничаете, мэм. Вы мне ничего не хотите сказать?
Он задал вопрос очень спокойно и все время смотрел мне прямо в глаза.
Я выпрямила спину, на миг зажмурилась, а когда открыла глаза, я посмотрела на полицейского очень холодно и проговорила голосом королевы Елизаветы II:
— Как вы смеете?
Полицейский сделал полшага назад, будто я его ударила. Он потупился и покраснел:
— Прошу прощения, мэм.
Но в следующее же мгновение он снова на меня посмотрел. Сначала взгляд его был смущенным, но мало-помалу стал сердитым. Я поняла, что прыгнула выше себя. Я заставила его устыдиться, и это мне не пришлось бы объяснять девушкам из моей родной деревни: когда ты заставляешь мужчину устыдиться, он становится опасен. Полицейский долго смотрел мне в глаза, и мне стало страшно. Я почувствовала, что не в силах скрыть страх, поэтому я опустила глаза. И тогда этот полицейский обратился к одному из своих напарников:
— Подержи ее здесь и выясни подробности, а я пойду с Полом и разыщу мать пропавшего ребенка.
— Пожалуйста, — проговорила я. — Я должна показать вам дорогу.
Полицейский холодно мне улыбнулся:
— Мы большие мальчики, дорогу сами найдем.
— Я не понимаю, зачем вам нужны от меня подробности.
— Мне нужны от вас подробности, мэм, потому что вы явно не желаете ничего о себе сообщать. Обычно именно в таких обстоятельствах я решаю, что подробности мне нужны. Ничего личного, мэм. Вы будете просто потрясены, если узнаете, как часто при исчезновении людей тот, кто вызывает полицию, является причастным к исчезновению.
Я проводила глазами этого полицейского. Он и тот, кого он назвал Полом, ушли за ворота. Третий полицейский подошел ко мне и пожал плечами.
— Прошу прощения, — сказал он. — Если вы пройдете со мной, мэм, мы очень удобно устроимся в патрульной машине, и я просто проверю вашу личную информацию. На это уйдет меньше минуты, дольше я вас не задержу. А мои коллеги тем временем разыщут ребенка, если он находится в пределах огороженной территории, уверяю вас.
Полицейский открыл заднюю дверцу патрульной машины и заставил меня сесть на сиденье. Он оставил дверцу открытой и стал переговариваться с кем-то по рации. Он был худой, с тонкими бледными запястьями и небольшим животиком — совсем как офицер в центре временного содержания, который дежурил в тот день, когда нас выпустили. В полицейской машине пахло нейлоном и табачным дымом.
— Как вас зовут, мэм? — спросил полицейский через некоторое время.
— Зачем вам это нужно?
— Послушайте, у нас исчезают два, а то и три человека в неделю, и каждый случай мы должны спокойно расследовать. Мы здесь для того, чтобы помочь разыскать пропавшего мальчика, и для вас все может быть очень просто и ясно, а мы не можем понять, с чем имеем дело, пока не зададим несколько вопросов. Поскребешь поверхность — и чаще всего проявляется какая-нибудь старая история. Наиболее странно все выглядит в семьях. Часто так бывает: задашь несколько вопросов, и тут же понимаешь, почему пропавший человек вздумал пропасть. Вы понимаете, что я имею в виду? — Он усмехнулся. — Да все в порядке, — сказал он. — Вы же не подозреваемая, ничего такого.
— Конечно.
— Вот и хорошо. Так что давайте начнем с вашего имени.
Я вздохнула, и мне стало очень грустно. Я понимала, что для меня все кончено. Я не могла назвать полицейскому свое настоящее имя, потому что тогда сразу стало бы ясно, кто я такая. Но и ненастоящего имени у меня не было. Дженнифер Смит, Элисон Джонс — все такие имена ненастоящие, если у вас нет при себе документов, где значится такое имя. Ты не докажешь, что это имя принадлежит тебе, пока где-нибудь в самом центре Соединенного Королевства, в здании, полном компьютеров и одноразовых кофейных чашек, на экране монитора не появится запись, говорящая, что ты — это ты. Я села очень прямо, прижала спину к сиденью полицейской машины, сделала глубокий вдох и посмотрела полицейскому в глаза:
— Меня зовут Пчелка.
— Будьте так добры, произнесите по буквам.
— П, Ч, Е, Л, К, А.
— Это имя или фамилия, мэм?
— Это мое полное имя. Это я.
Полицейский вздохнул, отвернулся и стал говорить по рации:
— Диспетчер, говорит Чарли Браво. Пришлите кого-нибудь, чтобы снять отпечатки пальцев.
Он повернулся ко мне. Он уже не улыбался.
— Пожалуйста, — проговорила я, — пожалуйста, позвольте мне помочь найти Чарли.
Полицейский отрицательно покачал головой:
— Ждите здесь.
Он закрыл дверцу машины. Я долго сидела. На заднем сиденье полицейской машины было очень жарко. Я ждала, пока не подъехали другие полицейские и не забрали меня. Меня посадили в фургон. Я смотрела, как за зарешеченным окошком исчезает «Плантация Изабеллы».
Вечером Сара и Лоренс пришли меня навестить. Я сидела в камере предварительного заключения полицейского участка в Кингстоне-на-Темзе. Охранник-полицейский открыл дверь камеры, не постучав, и вошла Сара. Она держала на руках Чарли. Он спал, прислонив голову к ее плечу. Я так обрадовалась, увидев Чарли живым, что расплакалась и поцеловала его в щеку. Он пошевелился во сне и вздохнул. Сквозь щелочки в бэтменской маске я увидела, что он улыбается во сне. И я тоже улыбнулась.
Лоренс спорил с офицером в соседнем помещении:
— Это глупо. Ее не могут депортировать. Есть дом, куда она может уйти. У нее есть спонсор.
— Правила не я придумал, сэр. Иммиграционные власти сами себе хозяева.
— Но наверняка вы можете дать нам хоть немного времени, чтобы как-то решить это дело. Я работаю в Министерстве внутренних дел, я могу похлопотать о прошении.
— Вы уж на меня не обижайтесь, сэр, но если бы я работал в Министерстве внутренних дел и знал, что эта леди — нелегальная иммигрантка, то держал бы язык за зубами.
— Хотя бы один день. Двадцать четыре часа,
— Извините, сэр. Мне очень жаль.
— О, черт. Это все равно что с роботом говорить.
— Я из плоти и крови, как и вы, сэр. Все дело в том, как я уже сказал, что правила не я
