Однажды на берегу океана

плюшевую модель самолета для детей.

— Если вам не нравится эта работа, вы могли бы найти другую.

— Эту работу никто не выбирает, детка. Образования же у меня нету, понимаешь? Было дело, я подрабатывал на стройке, но теперь поляки понаехали, с ними разве посоревнуешься? Поляки готовы полный рабочий день ишачить за доброе слово и пачку сигарет. Так что я тут тружусь, провожаю девчонок вроде тебя в пожизненный отпуск. Чушь полная, правда? Готов об заклад побиться, ты бы себе могла работенку получше подыскать, чем я. Это тебе надо бы меня сопровождать, а? Ну, в это место, куда мы летим. Не помню, как называется.

— Нигерия.

— Ага, точно. Жарища там небось?

— Жарче, чем в Англии.

— Я так и думал. В таких местах, откуда вы родом, вечно жарища.

Охранник стал листать журнал. Всякий раз перед тем, как перевернуть страницу, он слюнявил палец. На костяшках его пальцев я заметила татуировки — маленькие синие точки. Часы у него были большие, позолоченные, но позолота местами стерлась. Его часы походили на одну из моделей, рекламируемых в журнале. Мужчина перевернул еще несколько страниц и снова на меня посмотрел:

— Ты, похоже, не болтушка?

Я пожала плечами.

— Да все нормально, — сказал он. — Я не против. Уж лучше так, чем с мокрицами дело иметь.

— С мокрицами?

— Ну, некоторые ревут в три ручья. Некоторые из тех, кого я сопровождаю. И с мужиками еще хуже, чем с бабами, уж ты мне поверь. Я тут как-то раз одного мужика в Зимбабве сопровождал, так тот ревел все шесть часов подряд. Слезы, сопли — ну как ребенок, честное слово. Через какое-то время это всех начало доставать. Ну, пассажиров, в смысле. Стали поглядывать на нас, и всякое такое. Я этого мужика уговаривать взялся, говорил: «Да ладно, дружище, может, все обойдется». Но все без толку. Плачет и плачет и еще что-то лопочет по-своему. Знаешь, некоторых мне прямо жалко бывает, а от этого мне только поскорее отделаться хотелось. Но денежки в тот раз мне очень хорошие отвалили. Обратного рейса три дня не было, так меня поселили в отеле «Шератон». Ну, я три дня в телик пялился, задницу почесывал, а платили мне полторы ставки. Потому как люди, которые вправду бабки заколачивают, это очень большие люди. Я сейчас работаю на одну голландскую фирму. Это они приглядывают за всеми центрами временного содержания и за репатриацией. Так что они свои бабки все равно получают — хоть мы вас на замок запрем, хоть обратно отправим. Здорово, а?

— Здорово, — сказала я.

Мужчина постучал пальцем по виску:

— Но ведь только так и надо сейчас соображать, в наше-то время, да? Это глобальная экономика.

Самолет покатился к взлетной полосе. Под потолком включились несколько телеэкранов. Нам начали показывать фильм о правилах безопасности. Говорили, что нужно делать, если салон наполнится дымом, а еще сказали, где лежат спасательные жилеты — на тот случай, если мы сядем на воду. Я заметила, что нам не показали, какое положение следует принять, если нас депортируют в страну, где нас, скорее всего, убьют из-за событий, свидетелями которых мы стали. Сказали только, что с дополнительной информацией можно ознакомиться с помощью карточки безопасности, лежащей в кармане впереди стоящего кресла.

Послышался такой жуткий, такой оглушительный рев, что я подумала: «Нас обманули. Я считала, что мы отправляемся в путешествие, а на самом деле нас всех уничтожат». Но потом самолет покатился быстрее, с огромной скоростью, и все вокруг начало трястись, а потом тряска внезапно прекратилась, шум стих, и мой желудок чуть не сошел с ума. Мужчина, сидевший рядом со мной, мой охранник, посмотрел на меня и расхохотался:

— Расслабься, детка, мы взлетели.

Вскоре из динамиков интеркома послышался голос командира экипажа. Он сообщил, что в Абудже ясный солнечный день.

Я поняла, что несколько часов я буду находиться в ничьей стране. И я сказала себе: «Ну вот, Пчелка, наконец-то ты летишь. Б-з-з-з, б-з-з-з». Я прижалась носом к окошку. Я смотрела на леса, поля и дороги с крошечными автомобилями, на все малюсенькие драгоценные жизни. А мне казалось, что моя жизнь уже кончена. С огромной высоты, одна-одинешенька, я видела округлую линию края планеты.

А потом я вдруг услышала голос: добрый, нежный, знакомый.

— Пчелка? — произнес этот голос.

Я отвернулась от окошка и увидела Сару. Она стояла в проходе и улыбалась. Чарли держал ее за руку и тоже улыбался. Он был в костюме Бэтмена, и у него была такая довольная улыбка, словно только что он уничтожил всех злюк на свете.

— Мы на небе, взаправду на небе? — спросил он.

— Не взаправду, а на самом деле, — поправила его Сара.

Я смотрела на них и ничего не могла понять. Сара наклонилась и прикоснулась к моей руке.

— Лоренс узнал, каким рейсом тебя отправляют, — объяснила она. — Он знаком с множеством полезных людей. Мы не могли отпустить тебя одну, Пчелка. Правда, Бэтмен?

Чарли с очень серьезным видом покачал головой.

— Да, не могли, — сказал он. — Потому что ты наша подружка.

Охранник не знал, как поступить.

— Ну, вы даете, — проговорил он наконец, встал и уступил свое место Саре и Чарли. Они обнимали меня, а я плакала, а другие пассажиры оборачивались и смотрели на это чудо, и самолет нес нас в будущее со скоростью пятьсот пятьдесят миль в час. Через некоторое время нам принесли пакетики с арахисом и кока-колу в маленьких баночках. Чарли выпил свою кока-колу слишком быстро, и напиток полился у него из носа. После того как Сара вытерла ему лицо носовым платком, она посмотрела на меня и сказала:

— Знаешь, я все гадала, почему Эндрю не оставил никакой записки. Я много об этом думала. И поняла, что это не в стиле Эндрю. О себе он не очень-то любил писать.

Я кивнула.

— И все же он оставил мне кое-что лучше записки.

— Что?

Сара улыбнулась:

— Историю.

В Абудже двери самолета открыли, и в кабину хлынула жара вместе с воспоминаниями. Мы шли по летному полю, и воздух чуть ли не искрился — такое здесь было пекло. В здании аэропорта мой охранник передал меня представителям властей. «Удачи, детка. Большущей тебе удачи», — сказал он на прощание.

Военные полицейские ждали меня в маленькой комнате. Все они были в форме и в солнцезащитных очках в золотистой оправе. Арестовать меня они не могли, потому что со мной была Сара. Она от меня ни на шаг не отходила. «Я британская журналистка, — заявила она. — Если вы что-либо сделаете с этой женщиной, я обо всем сообщу». Военные полицейские не знали, как поступить, и вызвали своего командира. Пришел командир — в камуфляжной форме и красном берете. У него на щеках темнели племенные шрамы. Он пробежал глазами мой документ о депортации и посмотрел на меня, Сару и Чарли. Долго стоял, почесывал живот, кивал, а потом спросил:

— Почему ребенок так одетый?

Сара посмотрела на него в упор:

— Ребенок верит, что наделен особой силой.

Командир усмехнулся.

— Вот и я тоже, — сказал он. — В этот раз я никого из вас не арестую.

Все рассмеялись, и все-таки военные полицейские ехали за нашим такси от аэропорта. Я была очень