вечера.
— Общепринятое мнение, что города были спроектированы такими, какие они есть сейчас, весьма спорно. Мы считаем, что мегаполисы возникли на базе древних городов. Те просто развивались, росли, сливались. Известно, что в старом мире большинство жителей обитало вне крупных городов и занималось в основном сельским хозяйством. Но потом порядок начал меняться. Новые технологии облегчили труд на земле, производительность его выросла, и оставшиеся без работы крестьяне двинулись в города. Я упрощаю, конечно. Но результат ясен и нагляден: история человечества — это движение людских масс от периферии к центрам. Города всасывали население древних стран, и чем цивилизованней становился мир, тем быстрее шла урбанизация. Жители небогатых периферий стремились в богатые центры. Остающиеся вне городов люди были слабы и нежизнеспособны. Они вымерли, как прачеловеки.
— Вымерли? А как же люды? Кто они такие?
— Мы считаем, что люды — это бывшие жители города. Мегаполис теряет какое-то количество людей, высеивает их в окружающую среду — мы называем этот процесс эмиссией. Ты сам видел окраины, где живут опустившиеся горожане. И нам кажется логичным, что некоторые из них оказываются здесь, за городом. Видимо, процесс этот шел всегда, постоянно, с древних времен. Городские жители по тем или иным причинам покидали мегаполис и селились близ его границ. Конечно, современный горожанин не выжил бы в диких условиях. Но, как я уже сказал, процесс эмиссии идет очень давно, с той поры, когда простой человек еще умел брать от природы все необходимое для жизни. Эти остаточные, передающиеся от поколения к поколению знания и позволили людам выжить. А теперь вот мы учимся у них…
Каждый день ученики узнавали что-то новое. Даже Ларс признавал, что лекции идут ему на пользу. Они уже отличали съедобные грибы от ядовитых, знали пользу некоторых ягод и трав, могли развести огонь с помощью сухого мха и двух деревяшек, определяли птиц по издаваемым звукам, по оставленным следам угадывали зверей, разделяя их на безопасных и тех, от кого желательно держаться подальше.
Порой их внеурочные беседы заканчивались спором. И больше всех горячился Яр.
— То, что вы делаете со стариками, это неправильно! — убеждал он доктора Эрига. — Они видят свою старость, свое старение. Они умирают в полном разуме! — Яр ни за что бы не решился поднять эту волнующую его тему в присутствии Петра или Айвана. — Это страшно! Отвратительно!
— Ты про танатол?
— Да!
— Танатол — это наркотик, ввергающий человека в маразм.
— Это лекарство для легкого завершения жизни!
— Ты не первый, кого ужасают наши правила. И я даже знаю, почему это так. Ты представляешь себя на их месте. Ты не желаешь умирать в ясном разуме, ты хочешь тихо и незаметно для себя скончаться… Да, мы не даем старикам танатол. Это преступное расточительство — лишать разума самых опытных людей общины. Да они и сами не хотят. Не веришь? Спроси у них…
Эти споры в какой-то степени заменяли Яру сетевое общение, без которого ему было все трудней и трудней обходиться. Жизнь потихоньку приходила в норму, хоть и оставалась по-прежнему дикой и непривычной, и Яр все отчетливей ощущал, чего он лишился, покинув город. Страх почти уже не беспокоил его, страх уходил по мере того, как Яр постигал устройство нового мира. Теперь другое чувство мучило Яра — тоска. Он скучал по шуму города, по его ночной иллюминации, по гуляющим толпам людей. Скучал по настоящей жизни…
А потом их с Ларсом переселили на новые места. Яру досталась небольшая изолированная комната в доме, где жили две бездетные семьи. Ларс переехал к Айвану, в небольшой бревенчатый приделок с отдельным входом. Неожиданное одиночество еще более обострило страдания Яра. Он искал себе дополнительную работу, только бы не оставаться надолго в своей пустой комнатке, где даже электричество включали лишь на два часа в сутки. Шел первый месяц зимы, было темно и холодно. Вечерами в печной трубе подвывал ветер, за единственным окном шевелились мрачные тени деревьев, рассыхающийся потолок потрескивал, и казалось, что на него ступает кто-то тяжелый. Яр включал оставшийся у него комми и в тысячный раз пересматривал фото и видео — яркие кусочки прошлой жизни. Он часто звал к себе гостей и еще чаще ходил в гости к другим. Он начал посещать библиотеку. Он сделался завсегдатаем бани.
Он стал спать с Лерой, у которой, как он выяснил позже, было еще два любовника.
Он боялся остаться наедине с собой.
Слишком тихо было вокруг.
Слишком пусто было внутри.
— Когда вырасту, отправлюсь в город, — мечтательно сказал Вик, глядя на пляшущий в жерле печи огонь.
— Возьмешь меня с собой, — вяло пошутил Яр.
— И меня, — отозвался Ларс. — Пусть сделают мне новую ногу. Местная медицина на это не способна.
— Местная медицина готова сделать тебе липовую ногу, — сказал доктор Эриг, откидываясь на спинку скрипучего стула.
Сидя за небольшим круглым столиком, они играли в домино, вырезанными из яблони костяшками. На свободном табурете рядом стояли тарелка с жареным хлебом, две кружки и глиняный кувшин с вином.
— Зачем тебе в город? — спросил Эриг.
— А посмотреть хочу, — сказал Вик. — На дома в десять сосен. На сиберов. На огни.
— Ну, посмотришь, а дальше что?
— А не знаю пока. Может, останусь. А может, сюда вернусь. Привезу что-нибудь с собой. Сибера, например. Такого же, как Херберт. Или даже лучше.
— Ногу мне привези, — сказал Ларс.
Уже два часа они сидели в единственной комнате небольшого приземистого строения с плоской крышей и крохотными оконцами. Место это называлось клубом, здесь всю ночь горел электрический свет, и играла негромкая музыка. Зал был маленький, но, несмотря на это, он редко когда бывал заполнен хотя бы наполовину: жители маленькой общины слишком уставали за день, чтоб еще и ночь проводить в бодрствовании. Основные посиделки проходили здесь вечерами, собирались обычно люди бессемейные, свободные, группировались по интересам: кто-то играл в карты, шашки или домино, кто-то танцевал, кто-то пересматривал старые ситкомы на крохотном портативном медийнике.
— На фабрики интересно бы глянуть, — проговорил Вик, размешивая ладонями костяшки домино. — И девчонок тамошних бы поглядеть.
Ларс хмыкнул. Эриг неодобрительно покосился на мальчишку, покачал головой.
— На хурбов тоже хочешь посмотреть? — попытался подшутить Яр.
— Не, — посерьезнев, ответил Вик. — Хурбов не надо.
Они разобрали замес домино.
— А кто вообще назвал хурбов хурбами? — спросил Яр, выстраивая забор из своих костяшек. Он так и не научился держать их в ладонях. — И почему?
— Трудно сказать, — отозвался Эриг. — Я слышал несколько версий, но больше верю в собственную.
— О-о! — протянул Ларс. — Ну-ка, выкладывай. — Он пришлепнул к столу первую костяшку-дубль. Новая партия началась.
— Эволюция, — глубокомысленно изрек Эриг, устремляя палец в потолок. — Представляете, что это?
— Нет, — сказал Вик.
— Угу, — ответил Яр.
Ларс промолчал. Кажется, игра интересовала его куда больше, чем теория доктора.
— Развитие жизни на Земле шло от простых форм к сложным: простейшие стали многоклеточными, рыбы вышли на сушу, приматы превратились в людей. Принято считать, что на этом эволюция остановилась. Человек — последнее звено развития, высшая ступень — так якобы задумал Творец, созидая наш мир в доисторические времена. Но давайте предположим, что это не так. Представим, что эволюция продолжается, что она никогда не останавливалась. И что мы увидим? Человечество создало совершенно
