Павел никогда не верил в судьбу, но теперь ему стало казаться, что все его действия, все мысли и переживания были предопределены.
Потому он надеялся, что план его – единственно верный…
За два часа до ужина Павел лежал на своей койке и с нетерпением ждал сирены, возвещающей о начале…
5
В столовую большинство заключенных ходили строем. За соблюдением этого правила следили бригадиры. А за тем, насколько хорошо бригадиры справляются со своими обязанностями, следила охрана.
Дважды в день бараки пустели, и ровные шеренги людей под завывание сирен маршировали к вытянутой приземистой столовой, похожей на теплицу.
Внутри было светло и чисто. Порядок здесь поддерживали сами штрафники. Возможно, они не старались бы так, наводя чистоту, но лагерные «авторитеты» не любили питаться в грязи. Потому на небьющихся стеклах огромных, во всю стену, окон не было ни малейшего пятнышка. Деревянные столы, лавки и табуреты, выскобленные до сияния, стояли идеально ровными рядами.
Столовая была тем единственным местом, где в одно время собиралось почти все население Черной Зоны. Сквозь прозрачные стены за заключенными следили охранники с вышек. И оба эти обстоятельства были только на руку Павлу…
Он ужинал и внимательно посматривал по сторонам.
Он чувствовал себя так, словно сейчас ему предстояло выйти на сцену перед большой аудиторией.
Ему необходимо было хорошо сыграть свою роль.
Украдкой он разглядывал зрителей: Дизель, заняв свое обычное место, низко наклонившись к тарелке, торопливо поглощал кашу; немного припозднившийся Черный Феликс сидел за угловым столом, ел неторопливо – его никто ни в чем не ограничивал – ни во времени, ни в еде; рядом с Феликсом, заняв сразу два табурета, восседал говорливый толстяк Че – предводитель «политических». Как обычно, он что-то втолковывал чернокожему соседу, время от времени хлопая ладонью по столу, словно расставляя акценты. Брат Хью, смотрящий за первым бараком, один из главарей «уголовной» группировки беседовал с Топором – бригадиром четвертого отряда, тоже не последним человеком в лагере. Узкоглазый Уксус – правая рука Брата Хью – почти ничего не ел, слушал своего босса, что-то порой негромко подсказывал.
Весь высший свет собрался здесь сегодня.
Павел решительно отодвинул тарелку.
– Доедать не будешь? – спросил Рыжий.
– Нет.
– Я доем?
– Доедай.
Павел поднялся со скамьи.
– Ты куда это? – встревоженно спросил Гнутый.
Во время приема пищи, пока не прозвучала команда, заключенным запрещалось вставать из-за стола. Только дежурные могли свободно ходить по вместительному залу столовой. Дежурные, охранники и «авторитеты» – те, кто не признавал правил.
Дизель поднял голову, нахмурился.
– Я на минуту! – нарочито громко, чтобы услышали все, сказал Павел.
Десятки лиц повернулись к нему.
Представление началось.
Клоп сидел за соседним столом. Чтобы оказаться рядом с ним, Павлу потребовалось мгновение. Правой рукой он схватил своего мучителя за волосы на затылке и с невыразимым удовольствием ткнул его лицом в тарелку с кашей. Нажал, что было сил, удерживая на месте извивающегося, верещащего гаденыша.
Заключенные перестали жевать. Лица их вытянулись; зашелестели, зашуршали осторожные шепотки.
Павел вспомнил слова лейтенанта и усмехнулся.
Придавленный к столу Клоп размахивал руками, пытаясь зацепить, ухватить своего соперника, еще даже не понимая, не видя, кто его держит. Он бешено ругался, угрожал, дергался. Его соседи приподнялись, видимо собираясь вмешаться, но Павел глянул в их сторону, показал им левую руку – в пальцах его блеснул металл. Переглянувшись, посмотрев на прозрачные окна, глянув на приподнявшихся Рыжего и Шайтана, на хмурых Маркса и Грека, на поджавшегося словно для прыжка Гнутого, они отодвинулись. Решили не связываться.
А Павел возил беспомощного Клопа мордой по столу и наслаждался этим процессом.
Медленно поднялся со своего месте узкоглазый Уксус. И Павел на всю столовую прокричал заготовленные слова:
– Ставлю сотню сигарет против десяти, что этот мерзавец ничего со мной не сделает! Я никогда не буду его рабом! И если он не отстанет, я прикончу его! Клянусь!
Клоп, узнав голос, заверещал вдвойне громче.
– Сотню сигарет?! – присвистнул кто-то. – Где ты их возьмешь?
– Это мое дело!
– Ты врешь, дохлый! У тебя их нет!..
Брат Хью, явно заинтересовавшись, придержал своего помощника, что-то сказал ему на ухо. И Уксус поднял руку, прокричал:
– Принимаю!
Из своего угла поднялся Черный Феликс, зазвенел ложкой о миску, привлекая внимание, объявил:
– Ставлю на русского! Десять к одному!
И сразу загудели возбужденные голоса, заскрипела, застучала отодвигаемая мебель, потянулись вверх руки:
– Пять сигарет на русского!
– Две на Клопа!
– Пачку! Ставлю целую пачку!..
Павел понял, что добился своего – теперь они с Клопом были на равных. Теперь у него тоже были развязаны руки. Ведь сам Черный Феликс был заинтересован в его победе.
– Верни мне мои вещи, мерзавец! – Павел дернул Клопа за волосы, развернул его к себе лицом. – Слышишь, верни!
– Я убью тебя! – всклокоченный, перемазанный кашей Клоп был смешон.
– Не-ет! – Павел схватил его за горло, сжал гортань, и Клоп захрипел, пуча глаза. – Это я тебя убью! Если ты через час не вернешь мне то, что взял! Если ты не отстанешь от меня и моих друзей! То я тебя убью! Я! – Он отшвырнул слабосильного Клопа, бросил его спиной на стол. И, как ни в чем не бывало, вернулся на свое место.
– Закончить прием пищи! – дружно заорали опомнившиеся бригадиры, сердитые и недовольные, догадываясь, что сегодня настоящие хозяева лагеря устроят им разнос за беспорядок в столовой.
6
Из столовой в барак они, как обычно, возвращались строем. Павел шагал, развернув плечи, высоко подняв голову, и чувствовал на себе косые взгляды штрафников, слышал обрывки разговоров.
Они все говорили о нем…
– Зачем ты это сделал? – негромко спросил Гнутый. – Он же тебя зарежет.
– Нет, – ответил Павел. – Не посмеет.
– Думаешь, ты его напугал?
– Еще нет.
Гнутый покачал головой:
– Что ты задумал?
