голосом:
– Потому в Большой Охоте может участвовать любой: и гоблин, и человек, и эльф.
– Но, как я понял, Двуживущие не приносили жертву?
– Да. Двуживущие пришли в Мир после того, как родилась Первая Ночь.
– Ты веришь всему этому?
– Это легенда, – произнес Уот, и Глеб не стал уточнять, что именно хотел сказать гоблин своим ответом.
– И сегодня должен пойти дождь, – добавил гоблин, поднимаясь на ноги. – А с Мудрейшим я поговорю.
2
Даже в тени было жарко. На небе, видном сквозь прорехи в кронах деревьев, не было ни единого облачка. Светило яркое солнце, повсюду расплескивая живые пятна: по земле, по стволам, по листве…
– Скоро пойдет дождь, – сказал Уот, подняв голову к ясному небу.
Глеб не стал спорить, только чуть пожал плечами.
Они находились в самом центре селения гоблинов. Кругом чернели открытые лазы подземных жилищ. Уже почти все жители выбрались из землянок на вольный воздух и стояли кучками, сгрудившись по интересам: галдящая рыхлая толпа детей, женщины, ведущие непрерывные разговоры, молодые воины с копьями в руках, молчаливые старики, углубившиеся в собственные думы, в видения прошлого, в воспоминания…
– Сегодня пойдет дождь! – исторглись из чрева земли приглушенные слова. Глеб вздрогнул, не сразу сообразив, что это вещает шаман из своей землянки. Тотчас воцарилось молчание. Даже детишки в один миг притихли, посерьезнели. Гоблины вытянули шеи, напряглись.
– Солнце омоется влагой, и земля напитается кровью! – Шаман по грудь высунулся из землянки. – Сегодня День Большой Охоты! День Рождения Ночи! Наш день! – Большой гоблин неуклюже выполз из своей норы, и вновь Глеб поразился его габаритам. В правой руке шаман держал обтянутый кожей деревянный обруч, в левой – кость, очень похожую на человеческую берцовую.
– Руки наших воинов станут крепче! А враги ослабнут! – Шаман ударил костью по натянутой коже. Бубен загудел низко, басовито, и Глеб почувствовал, как замерло сердце, как задрожали мышцы, и мир перед глазами вдруг потерял четкость очертаний, растекся и поплыл куда-то…
– Крепче!.. Ослабнут!.. – нестройно подхватили гоблины слова Мудрейшего. И вновь кожаная мембрана заставила трепетать воздух.
– В охоте и войне добрые духи будут с нами!
– …добрые… с нами… – прокатился рокот.
– Зло падет на врагов!
– На врагов!..
Бубен грохотал все громче и громче. Все выше и выше возносил его пританцовывающий шаман, пока не занес над самой головой. Молнией мелькала выбеленная кость. Рокочущее эхо разносилось по лесу.
– Болезни и голод обойдут нас стороной!
– Стороной!..
– Чтобы обрушиться на врагов!
– На врагов!!! – скрипучие, хриплые, рыкающие голоса старались перекричать оглушительный гул бубна.
– Ветер и солнце, снег и дождь будут помогать нам!
– Нам!!!
– Убивать врагов!
– Врагов!!!
Глеб вдруг понял, что кричит вместе со всеми. Он остановился, с трудом поборов дрожь в теле, осмотрелся. Гоблины обступили его со всех сторон, они скалили зубы, и слюна текла у них по гладким подбородкам. Глаза их пугающе вывернулись. У многих из разверстых пастей вывалились длинные языки…
Яростно рычал бубен, рычал шаман, рычала толпа.
– Наши дети!
– Дети!!!
– Обретут силу!
– Силу!!!
– Дети врагов наших!
– Наших!!!
– Не проживут и дня!
– Дня!!!
Шаман изогнулся дугой, прогнулся назад, словно хотел встать на мостик, руки его бешено задергались, заходили так быстро, что слились с водухом, растворились в нем. Кость-колотушка исчезла, превратилась в грохот, в гул, в гром.
Глеб, протиснувшись сквозь толпу, отошел в сторону. Ноги вдруг подкосились.
И он, успев схватится за ближайший ствол, соскользнул по нему на траву. Никто не обратил внимания на упавшего человека.
Шаман, брызгая слюной, рычал уже что-то совершенно нечленораздельное. И толпа повторяла его интонации. Он вытанцовывал уродливые па, и гоблины копировали его ломаные движения…
Стало темно. Или это просто потемнело в глазах?
Глеб поднял голову. Невесть откуда взявшаяся иссиня-черная туча закрыла солнце. Сверкнула молния.
Грохотнул гром.
Голова кружилась, кружился лес, кружились зеленые, вдруг потемневшие, кроны. Мелькали ожившие стволы. Качалась земля.
Что-то ударило его в лоб. Звонко, больно. Он едва не потерял сознание, через силу поднял руку. Под ладонью была влага. Кровь? Глеб поднес руку к глазам… Нет. Вода.
Дождь.
Еще одна тяжелая капля зарылась в волосы. Другая клюнула в глаз, потекла слезой по щеке. Глеб утер ее, окончательно приходя в себя.
Уже не так громко стучал бубен, и шаман не плевался сдавленными гортанными звуками. И кое-кто из гоблинов уже в изнеможении валился на землю, на корни, под деревья, в кусты, а те, что еще держались на ногах, качались от усталости, готовились рухнуть в забытьи.
Высоко в небе, путаясь в клубящейся тьме, вспыхивали молнии. Прокатывался гремучей жестью гром. Оттуда, сверху, от тучи, тянуло свежестью.
Камлающий шаман прохрипел что-то, и бубен выпал из его руки под оглушительный громовой залп. Отлетела в сторону кость-колотушка. Шаман замер на мгновение – белки невидящих глаз вывернуты, распахнутая пасть исходит пеной – качнулся вперед и упал на землю.
Хлынул ливень. Прошелестел по листве крон, ободрал по пути листья и обрушился на траву. Заскакали, запрыгали капли, словно мириады прозрачных насекомых. В одно мгновение возникли из ниоткуда лужи, вскипели пузырями…
Глеб, глупо улыбаясь, смотрел вверх.
«А ведь они оказались правы, черт возьми! – восторженно думал он. – Дождь все-таки пошел!»
3
Шаман пришел в себя, когда дождь уже заканчивался.
Гоблины окружили Мудрейшего и молча ждали, когда он откроет глаза. В отдалении стоял насквозь вымокший Глеб.
