Ни слова о магах

— “Песню вдовца”!

— “Козла” давай!

— “Балладу о весне”!

— Действительно, давай “Балладу”! — изменил свое мнение румяный здоровяк.

— “О весне”! — поддержал и пьяный блондин. Музыкант поднял руку, дождался, пока утихнет шум. Объявил:

— Хорошо! “Баллада о новой весне…” — Он сел на свое место, еще раз попробовал струны, пробежался по ним пальцами. Закрыл глаза, выдержал паузу. И запел. Негромко, но так, что услышали везде. И люди отодвинули ложки и тарелки, затаили дыхание, слушая, как набирает силу голос певца. И как, вторя голосу, все резче звенят струны.

— Это его песня, — шепнул Хурхас.

— Я знаю. — Назлух кивнул.

— И в ней нет ни единой строчки о нас с тобой.

— Ни единого слова.

— Словно и не было нас там.

— А может, так оно и есть? — Назлух усмехнулся. — Может, нас там действительно не было?

— Тихо, слушай…

На посерьезневшие лица слушателей легла тень, и невольно сжимались кулаки.

В стенах придорожной харчевни оживала старая легенда.

… И если стрелок, о вражде позабыв,
С мечником в общем строю,
Значит, черный катит прилив —
Об этом я песнь пою.
И сталь преградила дорогу волне,
И гром грохотал в руках.
На грани миров, на пути к весне
Доблесть сошлись и страх.
Но море живого кошмара и тьмы.
Сильнее, чем сталь и огонь.
Рты вместо свежести близкой весны.
Глотали жгучую вонь…

Голос окреп.

Окреп настолько, что дребезжали оконные стекла и звенела стеклянная посуда в шкафу. Но вдруг певец опустил голову, ссутулился, и песнь зазвучала по-иному. В музыке, в голосе слышалась скорбь.

Он вышел из строя, и с ним его друг,
И тридцать друзей в строю.
И черное море отхлынуло вдруг —
Об этом я песнь пою.
И яркое солнце слепило глаза,
И синее небо вокруг.
На каждое “против” свое было “за”,
И единственный рядом друг…

Музыка затихала. Слова были едва слышны, и посетители таверны, хоть и знали текст наизусть, невольно тянули шеи, вслушиваясь в тихий речитатив. Глаза людей смотрели куда-то далеко-далеко. Сейчас они видели несуществующее и не замечали реальности.

Песня споткнулась там, где споткнулся стрелок. И сердца слушателей споткнулись тоже. Музыка задыхалась, глохла. И людям стало тяжело дышать.

А потом струны отрывисто лязгнули, и голос взорвался:

И вырос вдруг огненный столб к небесам,
Земля ушла из-под ног.
Один не хотел оставаться живым,
Другой уже просто не мог…

Слова оборвались, но музыка звучала — из хаотического биения струн рождался мягкий мелодичный перебор. Мелодия-капель. И тяжело упали последние горькие слова:

Ни денег, ни славу в мир иной не возьмешь.
Как рано вышел ваш срок!
Старый стрелок по имени Джош
И Пол — молодой стрелок…

Певец склонил голову, руки его остановились. Растаяла музыка.

Никто не шевелился. Только пьяный блондин, шмыгая носом, утирал слезы.

Назлух и Хурхас избегали смотреть друг на друга.

— “Баллада о новой весне”, — объявил певец. — Надеюсь, вам понравилось.

Люди постепенно приходили в себя. Их глаза приобретали осмысленное выражение. Кто-то захлопал в ладоши. По столам пошла пустая миска, зазвенели монеты — плата музыканту. Хозяин в углу довольно щурился — половина гонорара пойдет ему.

— Это магия, — сказал насупившийся Хурхас. — Это его магия. Она живет до сих пор. В его музыке, в его словах. Она никуда не делась. Она по-прежнему где-то здесь… — Он положил ладонь на левую сторону груди. — Его магия продолжает жить А наша уже нет.

Назлух молчат.

Больше они не разговаривали. Сидели, смотрели на людей. Грезили наяву, вспоминали прошлое и совсем не думали о грядущем.

Посетителей все прибывало. Музыкант исполнил что-то веселое, плясовое, и публика постепенно расшевелилась. Было душно, несмотря на распахнутые двери и окна. Пахло кислым пивом и потом.

Полдень — самое жаркое время.

— Вы, кажется, засиделись.

— Что? — Назлух поднял глаза.

— Освобождайте место. — Хозяин заведения хмуро взирал на нищих странников. — Платите за пиво и убирайтесь

— Сейчас самый солнцепек, — сказал Хурхас. — Нам бы здесь еще немного переждать.

— Хватит, и так засиделись. — Хозяин зло выругался. — Давайте-давайте. Не задерживайте. И не заставляйте меня выгонять вас пинками.

— Ладно. — Назлух стал подниматься. — Я ухожу. Хозяин положил тяжелую руку ему на плечо, придержат, заставил опуститься на место:

— Сперва заплати за выпитое.

— Я же платил!

— Это ты про булавку? Да я взял ее только из жалости к тебе. Плати за вторую кружку.

— Я заплачу за него. — Хурхас достал из кармана медную монетку.

— И за себя не забудь.

— Конечно.

Хозяин взял деньги. Сказал чуть мягче:

— Ладно. А теперь уходите. Освобождайте место другим.

Старики переглянулись, одинаково усмехнулись в бороды. Хозяин не понял, что их позабавило, и на всякий случай пригрозил:

— Поторапливайтесь! А то у меня с такими, как вы, разговор короткий — за шкирку и на пороге пинок под зад для ускорения!

Они в этом не сомневались…

Оказавшись на улице, старики осмотрелись. Четыре пыльные дороги разбегались в разные стороны. Серая трава вяла под солнцем. Струился маревом горячий воздух.

— Ты куда? — спросил Хурхас.

— На восход, — махнул рукой Назлух.

— Тогда я на закат.

Старики разошлись, не прощаясь и не оглядываясь. У каждого была своя дорога.

Они уже не были врагами, но и товарищами им никогда не стать, сколько бы времени ни прошло.

Они навсегда остались соперниками.

И только благодаря этому они жили еще много веков…