снова поворачиваясь к мучителям спиной. Раздался короткий свист, и ночь Сэлдима обрела цвет и вкус расплавленного свинца, который в стародавние времена заливали в горло и ведьмам, и лунникам.
Можно ли потерять рассудок от боли? Наверное, да.
Несколько раз она теряла сознание, но затем словно сам йоргг вытаскивал за шиворот из омута забытья, оставляя один на один с палачом. Малика уже не могла кричать, только хрипела, когда плеть со страшным хлюпающим звуком опускалась на спину. И все, что составляло ее жизнь, медленно отступало, уходило в небытие. Кто она? Что здесь делает? Кто эти люди, а главное – за что? Ответы на эти вопросы оказывались неуловимыми как солнечные зайчики. Да и не были они важны, правильные ответы. Более всего Малике хотелось одного: чтобы все это скорее закончилось.
Но ни Эо, ни Йоргг не торопились принимать ее к себе. Светлый лик Эо горел яркой звездой во тьме, за спиной раздавался зловещий хохот Йоргга. А Малика, умоляя о смерти, повисла между ними, нежеланная, нежданная… Повисла – но на неизмеримо короткий миг приблизилась, увидела…
Полотно. Тканое, цветное, прекрасное в своей простоте. Невидимая сила швырнула ее навстречу туго переплетенным нитям, и ведьма, дотянувшись рукой – «бред, Всеблагий, какой же бред! Этого уже не может быть!» – дернула за одну из нитей. Кажется, она была серой, цвета света и тьмы одновременно.
– Дрова давай, – донеслось издалека до Малики.
Она попыталась поднять голову, но из желудка поднялась горячая, нестерпимо горькая волна. Ее вырвало желчью.
– Надо огонь разводить, – пробасил кто-то за спиной, но все эти слова уже мало волновали ведьму.
Она вдруг вспомнила, как однажды, давно-давно, ее обнимали теплые руки дорогой матери. И тогда, в этих мягких руках, Малика засыпала. Под защитой и в покое.
«Мама, я хочу к тебе», – успела подумать ведьма, – «забери меня. Я так устала».
Малике все казалось, что еще чуть-чуть, и обнимут ее снова родные руки, и все будет как раньше. Тишина и покой. Глубокий… вечный… сон.
Ведьма лишь вздрогнула всем телом, когда за спиной раздался низкий рык чудовища. Кажется, заорал Арчи, и тоненько, как девчонка, взвизгнул блондин, имени которого она так и не узнала. Потом раздался странный хруст, как будто из куриной тушки выдергивали кости, и крики оборвались.
Малика покорно закрыла глаза. Плавая в океане боли, балансируя на последнем пороге, она уже ничего не боялась. А потому, когда кто-то медленно и тяжело обогнул ее, и остановился напротив, лицом к лицу, ведьма едва слышно выдохнула:
– Недолго… оста…
Малика разлепила тяжелые веки, и на это ушли последние силы. Луна осветила широкую звериную морду, заросшую густым черным мехом, сплошь покрытую блестящими и липкими сгустками. Золотые глаза с вертикальными зрачками бесстрастно разглядывали ее.
– Добей меня, – беззвучно, одними губами произнесла ведьма.
Она чувствовала, что йорггу надоело с ней забавляться, и что она сползает в пропасть беспамятства, все быстрее и быстрее. Из глаз снова покатились слезы, горячий шершавый язык прошелся по щеке, словно пробуя на вкус прозрачные капли. От зверя пахло горечью, он шумно обнюхивал Малику, зашел за спину – от прикосновения языка к окровавленной спине ведьма дернулась и… все. Пустота, небытие.
…– Вы не перестаете меня удивлять, госпожа Вейн. Сперва производите впечатление разумной особы, а затем начинаете вести себя как беспечная, недалекая леди из пансиона, которой захотелось поиграть в сыщика. А ведь вас предупреждали… И я, и Берн, что выходить без сопровождения по меньше мере неблагоразумно. Особенно, если учесть нелюбовь местных жителей к таким, как вы. Мне любопытно, вы хоть когда-нибудь прислушиваетесь к добрым советам?
Голос наполнил пустоту, которая дрогнула, завибрировала – и разлетелась осколками. Малика открыла глаза, увидела прямо перед носом алый шелк. А потом вернулась боль, от которой было впору завыть. Наверное, именно так чувствует себя человек, с которого сперва содрали кожу, затем выпустили внутренности, а то, что осталось, пропустили сквозь мельничные жернова.
– Извольте лежать неподвижно, – сухо приказал голос, – еще успеете набегаться.
Ведьма не удержалась и всхлипнула. Зачем все это? Она ведь так просила смерти, почти умоляла… Разве с ней так сложно было проделать то, что он за несколько минут до этого сотворил с двумя крепкими мужчинами?
– Я… просила… – прошептала она, закрывая глаза, – просила… милосердия.
– И это все, что вы хотите мне сказать, госпожа Вейн? – в голосе появилась изрядная доля иронии, – не стоит забывать, что лунники тоже могут быть жестоки. К тому же, я на вас рассчитываю, ведьма из Пражена. Весьма и весьма.
Если бы Малика могла, то непременно бы расхохоталась в лицо луннику.
– Не слишком ли… поздно?
– У вас есть еще три дня, чтобы подняться на ноги, – прозвучало откуда-то сверху.
– Вы… смеетесь, – шепнула Малика.
Она уткнулась носом в алую наволочку и добавила про себя: «я сдохну гора-аздо быстрее, чем за три дня!»
– Я совершенно серьезен, – заверил ее лунный лорд.
Он наклонился к ней так близко, что горячее дыхание пощекотало затылок. Словно пианист-виртуоз лунник пробежался подушечками пальцев по спине ведьмы. Обнаженной спине, да! – но не это встревожило Малику. Она слишком хорошо помнила, во что превратилось ее тело после порки, а сейчас…
– Что… вы со мной сделали? – прошептала она, боясь шелохнуться. Перед глазами все еще стояла звериная морда в черныхглянцево блестящих сгустках, и желтые, с вертикальными зрачками, глаза… В самом деле, что?!!
Малика услышала легкий вздох. Затем – осторожные, быстрые шаги. Граф обошел вокруг кровати и остановился в изголовье, так, что ведьма смогла лицезреть белоснежное кружево на манжете, длинные пальцы, ободки под ногтями цвета переспелой вишни… Ведьма зажмурилась. Не нужно было обладать богатым воображением, чтобы понять, какого сорта грязь задержалась под твердыми ногтями лунника.
– Ничего такого, о чем бы вам пришлось сожалеть потом, – тихо сказал граф, – позвольте, я открою вам маленький секрет, госпожа Вейн. Возможно, вы что-то и слышали об этом в своей Академии, или кто-нибудь из отдела забытых преступлений вам об этом рассказывал… Лунники, госпожа Вейн, существа чрезмерно полезные для людей. И не только потому, что способны вылечить от лунной немочи. Вы когда-нибудь слышали о чудодейственном бальзаме Аврелиуса?
Слышала ли она?!! Всеблагий, конечно же – да! Ходили тысячи сплетен об этом снадобье. Мол, лет двести тому назад некий благочестивый Аврелиус создал нечто подобное эликсиру жизни. Оторванная плоть прирастала к телу, выколотые глаза вновь обретали способность видеть, порезы и царапины мгновенно затягивались – разве что мертвые не начинали дышать. Но хитрый старичок Аврелиус не пожелал делиться рецептом, за что, собственно, и был убит в собственной келье. Судя по тому, что никто больше не исцелял немощных в таком количестве, стало ясно, что даже стоя на пороге смерти благочестивый старец никому не раскрыл своего маленького секрета. Далекие это были времена, и тени ушедших веков хранят много тайн.
– Вы нашли рецепт Аврелиуса? – шепнула она, все еще глядя на засохшую кровь под ногтями графа, – считается, что он утерян навсегда.
Еще один тихий вздох.
– Мне нет нужды пытаться воспроизвести бальзам, госпожа Вейн, я просто знаю, что положил в основу снадобья Аврелиус – да упокоится его дух. История умалчивает о том, сколько лунников замучил старик,
