Кубок лунника

госпожа Вейн.

Но в тот миг, когда я окончательно решился на побег, раздались тихие шаги; кто-то легкий шел навестить мальчишку-лунника, а спустя еще несколько мгновений вошла она . Самая прекрасная из всех женщин, которых я когда-либо видел в своей жизни. Почтенная жена ведьмака Хаора Ливори. И она пришла не одна, неся на руках человеческого детеныша. Вы уже обо всем догадались, не так ли, госпожа Вейн?

…Малика откашлялась. Ей не хотелось в этом признаваться, но перед глазами так и стояла аляповатая картинка: солнце, ненастоящая, слишком алая кровь на гобеленах, бронзовая ступка с растертыми травами и тощий, грязный мальчишка, на котором и места живого не осталось.

– Замок выдал вас, граф. Об этом я уже говорила.

– Вы чем-то похожи на нее, госпожа Вейн, – он пропустил слова Малики мимо ушей, – у нее тоже были зеленоватые глаза и легкие, словно пух, длинные волосы. Только вы заплетаете их в косу, словно боитесь, что ветер спутает, а Шани с гордостью носила распущенные волосы будто шелковую пелерину и позволяла ветру играть с ними. Но не в этом дело… В то утро я впервые за несколько лет поел за столом обычной человеческой пищи. Ошибаются те, кто думает, будто лунники способны только жрать сырое, еще теплое мясо своих жертв. Кровь – это сила. А людская пища – кусочек счастья. Шани все смотрела на меня и бормотала «бедный малыш». После завтрака ведьмак Хаор осмотрел мое горло, а затем предложил немного передохнуть и собираться в путь. Опасно было оставлять меня в их доме, госпожа Вейн, они и так слишком рисковали, но он все же позволил мне провести остаток дня в их доме… И в этом была ошибка Хаора.

На следующее утро еще не успело рассвести, как они уже ломали двери. Те самые честные жители Этернии, ради которых вы уже не раз подвергали свою жизнь опасности. Я успел натянуть кое-какую одежду, когда ко мне ворвалась Шани в ночной сорочке, бледная как смерть. Она сунула мне в руки ребенка, пристально посмотрела в глаза, а затем, так и не проронив ни слова, бросилась вон. На кончиках пальцев у нее змеились яркие фиолетовые молнии… Но это ее не спасло. Мне пришлось перекинуться (что далось мне отнюдь не легко, утром-то!) и, держа спеленутого ребенка в зубах, я кое-как выбрался на крышу. К этому времени, госпожа Вейн, вооруженные кто чем, а заодно и именем Всеблагого, честные жители Блюменса рвали в клочья тела Хаора и его жены. Последнее, что успел выкрикнуть ведьмак, было слово «проклинаю». Шани не успела сказать ничего, безвинное, чистое создание. И я, воспользовавшись тем, что никто не смотрел вверх, сорвался с крыши и полетел так быстро, как только мог. Через пустоши. К лесу.

Лунник замолчал и уставился на Малику своими звериными глазами. Боль воспоминаний снова проснулась, пробегая сполохами по землистому лицу. Он сидел неподвижно, и ведьма знала: сейчас, сию минуту, этот не-человек заново переживает все, что произошло полтора века тому назад.

– Не буду надоедать вам рассказами о том, как мне пришлось растить девочку. Я назвал ее Шани в честь матери, хотя, полагаю, до этого у нее было другое имя. Когда Шани исполнилось двадцать лет, вышел королевский указ о прекращении всяческого преследования ведьм и лунников. Начались вспышки лунной немочи, вымирали целые поселения, а потом и нежить полезла словно тараканы. В общем, когда меня уговорили принять титул графа и предложили присматривать за этими землями, Шани была совсем взрослой. И, знаете как это бывает, госпожа Вейн… Только ты заматывал ее в пеленки, не успел и глазом моргнуть, как она уже совсем взрослая и красивая женщина. В общем, я не стал ее удерживать рядом с собой, снабдил золотом и отправил поближе к столице. Она писала мне письма – о том, как вышла замуж за почтенного человека, хоть он и был ее старше на десять лет, о том, как через пятнадцать лет родила сперва мальчика, а потом девочку. Ведьмин век долог, и дети им даются трудно, а Шани, моя малышка, была самой настоящей ведьмой. Потом я получил письмо от нее, где чужой рукой было написано: Шани поразил недуг, лунная немочь. Стоит ли говорить, что я сорвался с места, и не прошло и пол ночи, как был у ее постели? Но, увы, я опоздал. Тот, кто мог ее исцелить, опоздал! Она лежала холодная и строгая, словно блик лунного света, и на ее лице, как мне казалось, застыл невысказанный упрек. Потом нянька привела двух малышей, двух беспомощных птенцов, Нэйда и Джин… Вы удивлены, госпожа Вейн? Тому, кто назвался Нэйдом, уже немало лет – ну да он ведьмак, как и его мать… как и его сестра. Мне дали прочесть записку, которую Шани нацарапала перед смертью, едва лишь придя в сознание. Она доверила мне заботу о ее детях, и особенно просила присматривать за девочкой. Ибо Джин унаследовала очень мощный магический дар, который должен был неизбежно повредить ее рассудок. Я принял решение в ту же ночь, госпожа Вейн. Я забрал Джин к себе, потому что луннику проще совладать с сумасшедшей ведьмой, чем простому смертному. Не забывайте, что я должен был беречь детей моей несчастной маленькой Шани. И я сделал все, чтобыло в моих силах, и так продолжалось до тех пор, пока недоумок Дин не растревожил курган Хаора Ливори.

* * *

…– Так Хаор в самом деле вернулся в Этернию? Откровенно говоря, мне все казалось, что дух ведьмака во всей этой истории играет роль отвлекающего маневра. Или козла отпущения.

Лунник, который до этого сидел абсолютно неподвижно, вздрогнул и задумчиво глянул на Малику. Он все еще пребывал во власти воспоминаний, все еще держал в руках холодные пальчики несчастной Шани.

– Для Дина это примерно так и было, госпожа Вейн. Разумеется, если принять на веру рассказ Жанны… И мы ведь поверим ей, верно? Она сказала правду, ничего не утаив. А теперь я изложу вам свою точку зрения на последние события и, полагаю, после этого вы сможете принять правильное решение.

– Я бы не стала на вас доносить в любом случае, – пробормотала Малика, – что бы вы сейчас не рассказали.

Лунник широко улыбнулся, демонстрируя белые острые зубы, причем сделал это намеренно – мол, вы же взрослая ведьма и должны понимать с кем имеете дело.

– Единственное, в чем меня можно обвинить, так это в убийстве двух фанатиков. Но такое обвинение весьма сомнительно, госпожа Вейн. Нет тел – нет преступления. Разве что спустя несколько лет прибавилось бы работы вашему отделу. Так что, продолжим?

Она молча кивнула. История близилась к завершению и, пожалуй, единственное, чего бы хотелось Малике – так это счастливого финала. Для графа, для нее, для всех, кто смог избежать «мести» Хаора.

– Он пришел ко мне, – тихо начал граф, и в голосе явственно прозвучали нотки страха, – и говорил со мной. Вам должно быть известно, что в последние дни Сэлдима духи иногда показывают своим потомкам места сокрытых кладов. И в ту ночь, когда мне явился дух ведьмака… он приказал мне написать письмо Нэйду. Хаор собирался увидеться со своими потомками и, если они окажутся достойны, открыть место, где припрятал сокровища. Теперь вам должно быть понятно, почему Нэйд пытался отправить вас обратно в Пражен, госпожа Вейн. Ему было совсем не с руки, если у пустошей будет вертеться ведьма с вашими талантами, да еще и упокаивающая призраков за жалованье. Нэйду призрак Хаора был нужен живым и здоровым, как это ни глупо звучит. О готовящемся ритуале узнала и Джин – а надо сказать, что с годами приступы безумия у нее участились. Хвала Эо, что ее бедная мать уже не видела своей дочери с выпученным глазами, сбитыми в колтун волосами, яростно кидающейся на стены… Но Джин не всегда такая. Порой рассудок ее чист как роса поутру, и тогда это наиприятнейшая собеседница, какую только можно себе вообразить. Так вот. Джин узнала о приезде Нэйда, а потом, во время приступа, сболтнула, что намерена одновременно провести свой ритуал и тем самым вернуть деда к жизни. В теле Нэйда, разумеется. Когда я оставлял вас в своей спальне, госпожа Вейн, мне нужно было привести Джин в чувство. Это она ударила меня кинжалом, но я все еще надеялся сохранить в тайне происходящее. Это она явила морок Дину, выманила его на курган Хаора и там зарезала ножом, который стащила из замка. Толкнула вас в окно тоже Джин, вернее, ее магия. И это ее землянку вы видели перед тем, как на вас напали двое ее приспешников…

Малика крепко зажмурилась. Если бы только можно было забыть, смыть страх, боль, унижение, которые она испытала в ту ночь – тогда, наверное, она стала бы счастливейшей из ведьм. Но теперь и низколобое лицо Арчи, и правильные черты блондина, имени которого она так и не узнала, будут преследовать ее до конца дней.

– Они сказали мне, что Джин – святая женщина, – медленно произнесла ведьма. Получилось как-то хрипло и беспомощно, как будто Малика до сих пор боялась…

Да, боялась. Что уж тут скрывать?