Тогда Малика встала с кровати и пошла туда, откуда доносились все эти голоса. Туда, к провалу в стене. К чистым и холодным звездам, которые вечно рождались и умирали в кромешной ледяной тьме.
– Я иду, я тороплюсь, – пробормотала она словно оправдываясь, – ждите меня.
Потом ей казалось, что звездное небо, раскинувшееся вокруг, мерно покачивается. Она плыла куда-то. Или ее везли, потому что время от времени слышалось лошадиное ржание. Звезды мерцали, переливались подобно бриллиантам, разбросанным по черному бархату, и это зрелище было одновременно и прекрасным, и пустым, и холодным. Малике было холодно, но она не сопротивлялась. Ей даже хотелось замерзнуть, превратиться в кусок льда и улететь навстречу тем равнодушным звездам. В конце концов, ее там ждали все те, кто был ей дорог.
А потом по горлу покатилась обжигающе-горячая волна, смывая холодную темень, и ведьма с сожалением поняла, что ей не дали уйти. Она с отвращением смотрела на бисеринки пота, выступившие над верхней губой незнакомца, и не знала, что делать дальше. Больше всего на свете она желала в тот миг нырнуть в звездную ночь – так, как ныряют в заводь. С разбегу и головой вниз.
– Госпожа Вейн, – произнес мужчина, – наша милая, дорогая госпожа Вейн. Наконец-то вы вернулись.
Малика прищурилась и попробовала вспомнить, где она видела его раньше. Широкое лицо с двойным подбородком, грязные, немного вьющиеся волосы, очки в толстой роговой оправе.
Ах, да. Алхимик Уэлша. Александр.
– Вы меня узнаете? Нет?
Она чуть заметно кивнула.
– Да, узнаю.
Язык превратился в терку, им было больно ворочать.
– Сейчас-сейчас, я дам вам запить смесь, – засуетился Александр, промокнул лоб скомканным платочком и куда-то исчез. Впрочем, он тут же появился снова, держа стакан воды.
– Вот, пожалуйста, госпожа Вейн. Пейте. О, Всеблагий, ну пейте же! Уэлш поклялся, что меня четвертует, если вы не вернетесь к жизни…
Малика равнодушно отвернулась от стакана. К чему теперь все это? Зачем ее выдернули из благодатной тьмы, зачем пичкают какими-то снадобьями?
– Себя не жалеете, так хоть меня пожалейте, – принялся хныкать алхимик, – ну что ж вы, а?
Он подсунул ей руку под затылок и принялся заливать в рот воду. Малика сделала пару глотков, затем отвернулась. Не видеть бы никого.
Потом она все-таки спросила:
– Кто меня сюда привез?
Александр как будто ожидал этого вопроса. Встрепенулся, поправил воротничок порядком измятой рубашки.
– А-а, госпожа Вейн, с этим целая история. Вас привезли в закрытом экипаже перед рассветом и оставили у дверей нашего ведомства. Господин Уэлш провел самое тщательное расследование этого досадного инцидента, но – увы – смог найти только пьянчужку, который видел и экипаж, и того, кто вас оттуда вынес. Но толку, сами понимаете, с пьяницы не много. Думается, вас привез лунник, потому что единственный свидетель утверждал, что в глазищах мужчины полыхал огонь ну точно как в царстве йоргговом… А вы что думаете, госпожа Вейн? Это… в самом деле мог быть лунник?
Малика закрыла глаза. Лунник. Привез. Ее. Неужели Брай сподобился?
– Госпожа Вейн, – Александр осторожно потеребил ее за плечо, – а что сталось с господином Игиро?
Она вздрогнула и уставилась на алхимика так, что он попятился.
– Агенты по делам нечеловеческих сущностей долго не живут, Александр. И вам это должно быть известно.
Алхимик сник. Снял очки и принялся с нарочитой тщательностью протирать платком линзы.
– Как это случилось? – хрипло спросил он, – почему Марио дал себя убить?
– Наверное, в этот раз убийца оказался чуть быстрее палача, – пробормотала Малика, – оставьте меня, Александр. Ведь скоро придет Генрих, не так ли? А я устала. Просто нечеловечески устала.
Хлопнула дверь – и воцарилась давящая, неприятная тишина.
Малика огляделась. Светло-серые стены, белый потолок, скучные голубые занавеси на окне. Стол, табурет, кровать. Все говорило о том, что она вновь очутилась в ведомстве Генриха Уэлша… Ведьма зевнула и закрыла глаза в надежде вновь оказаться среди звезд. Но увы – Александр, похоже, хорошо знал свое дело, и ночное небо не вернулось. Зато вернулся Марио Игиро. И Анри. И, что самое страшное, Дэлин Сильван, который злобно скалился и все тянул к Малике белые костлявые руки.
– Ты думаешь, что я тебя боюсь? – спросила она в полный голос, – Не стоит так себе льстить, ты мне уже ничего не сделаешь.
И отвернулась. Право слово, уж лучше бы Альвен ее навестил, без него даже дышать было невыносимо больно. Малика снова начала вспоминать, как он целовал ей руки – Всеблагий, ведь никто до этого не целовал ей руки! – а она тогда сказала, что не хочет больше его видеть. Что хотела, то и получила, поделом тебе, Малика Вейн.
Наверное, скоро явится Генрих, сядет на табурет, привычным жестом откинет челку со лба и начнет спрашивать. Может быть, он даже явится не один, а приведет с собой стенографистку, чтобы можно было зафиксировать на бумаге отчет агента Вейн. И тогда, хочешь не хочешь, придется рассказать все как было. – «Ну а что здесь скрывать?» – сонно подумала Малика, – «я поступила так, как поступила. Сделала то, что должен был сделать Марио. Вопрос только в том,
Она провалилась в дрему, и открыла глаза как раз в тот миг, когда через порог неслышно перешагивал Генрих Уэлш. Из-за его спины, приподнявшись на цыпочки, на Малику глазела молоденькая блондинка.
– А! – только и сказал Генрих, – ты уже не спишь!
Он выглядел… как всегда. Весь лоснящийся, довольный собой, словно являющийся воплощением достатка и порядка. Только непокорная челка выбивалась из общего образа, то и дело падая на глаза.
– Ну-с, Малика, – Генрих сделал знак блондинке, и та раскрыла пухлый блокнот с обложкой темно- вишневого цвета, в тон платью.
– Как красиво, – пробормотала ведьма, – цвет…
– Что? – Уэлш приподнял брови, затем энергично махнул рукой, – брось, Малика. Если ты в состоянии говорить, то говори. Все, как было. В конце концов, я потерял прекрасного палача и едва не лишился талантливой ведьмы.
– Ты мне льстишь, нет у меня никаких талантов…
– Не важно, – он быстро наклонился к ее лицу, Малика ощутила приятный аромат одеколона. Генрих прошептал, – я отправил в Ловенну двух агентов, а вернулся только один, причем в таком виде, что я не знаю – то ли плакать, то ли смеяться. Где тебя обрили, а? Неужели приняли за уличную девку? Так в Ловенне таких не гонят, наоборот. И что с лицом?.. Раньше этого тоже… я не замечал, и не надо говорить, что ты старательно пудрилась, Малика.
Он снова выпрямился на табурете и сложил руки на груди.
– А вы, милочка, записывайте. Все, что сейчас расскажет госпожа Вейн.
– Ты даже не спросил, могу ли я говорить.
– Ты
Ведьма вздохнула. Опять ей не оставляли выбора, как тогда, с лунником в праженской тюрьме. Жаль только, что все ее жертвы оказались напрасны, как жаль!
Она облизала пересохшие губы.
– Милочка, дайте-ка воды, – тут же скомандовал Уэлш.
Блондинка отложила блокнот и карандаш, схватила со стола стакан и поднесла его Малике. Теперь уже ведьма пила долго и жадно, ведь чтобы рассказать все Генриху нужно быть сильной.
– Спасибо, – шепнула она стенографистке, – и еще… вам этот цвет очень к лицу.
Девушка зарделась и заторопилась поставить стакан на место.
