горлу – но не нашла в себе сил даже пошевелиться.
А через мгновение слезы брызнули из глаз, и она, обхватив голову руками, уткнулась лицом в бархатную обивку кресла. Малика задыхалась – от охватившего ее отчаяния, от обиды, от безысходности…
– Не смей так думать, – рявкнул над ухом Генрих, – иначе я найду того, кто тебя достанет даже из посмертия, поняла? А Эдвард… он теперь будет денно и нощно за тобой следить. Он будет здесь жить, поняла?
– Ты… не посмеешь… – выдавила Малика, не поднимая головы.
– Еще как посмею, – Уэлш зловеще хихикнул, – квартира принадлежит ведомству. Следовательно, я могу селить сюда всех, кого захочу.
Наверное, во всей Этернии трудно было найти соседа более уживчивого, чем Эдвард Вирс.
Они негласно поделили квартиру так, что гостиная с диваном досталась ему, а спальня – Малике. Он вставал рано, куда раньше, чем она – и поэтому Малику каждое утро будил запах свежесваренного кофе. Днем Эдвард вместе с Маликой ходил по магазинам, помогал ей выбирать книги, ленты и шерстяные нитки для вязания. По вечерам они бродили по старым улочкам Пражена, кормили крошками птиц и говорили. О делах ведомства, о том, когда закончится ее, Малики, отпуск, о том, какому цирюльнику поручить изготовление накладных кос – до тех пор, пока не отрастут собственные. Они обсуждали городские сплетни, новости, которые нет-нет, да просачивались из-за стен императорского дворца. И только однажды Малика осмелилась спросить, как Эдвард Вирс стал агентом вездесущего ведомства.
Оказалось, первое впечатление не так уж и обманчиво. Когда Малика смотрела на Эдварда впервые, она решила, что ему самое место в рядах певчих – и не ошиблась. Вирс и в самом деле с девяти лет пел в хоре храма. А потом, когда ему было пятнадцать, торговец солью привез дурные вести из родной деревни. Мать Вирса умирала, застудив легкие, а на лекаря не было денег.
Тогда Эдвард бросился к настоятелю, но всем известно, что деньги, единожды попавшие в Храм, оттуда уже не возвращаются. Получив отказ, Эдвард в следующую ночь обокрал храмовую библиотеку, вынес старинную книгу и продал ее скупщику. О возвращении не было и речи, Вирс отправился домой, но по дороге его, щуплого паренька, избили, деньги отобрали и бросили на дороге умирать. Подобрали Эдварда крестьяне, и на телеге, запряженной волами, доставили к родному дому. Единственное, что успел сделать Вирс, так это в последний раз увидеть мать, когда она уже лежала на погребальном костре.
Естественно, клирики Всеблагого не оставили в покое юнца, обокравшего святая святых. Вирса быстренько нашли, бросили в казематы, а там его по чистой случайности приметил Уэлш-старший.
– Знаешь, какой у меня дар? – с усмешкой добавил Эдвард, – оказалось, что у меня дар отводить взгляд. Мастер маскировки и шпионажа, вот кто из меня в итоге получится. Так говорит Уэлш… Генрих Уэлш.
– Что ж ты не использовал его, когда вломился ко мне?
Вирс пожал плечами.
– Подумал, что консьержа будет достаточно. Мне еще учиться и учиться.
… В тот вечер они забрели в самый глухой уголок Пражена. Узкие переулки, старые стены, увитые плющом, маленькие окна – не окна, а самые настоящие бойницы. Малика присела на мраморную скамью, Эдвард опустился рядом. На Пражен накатывались фиолетовые осенние сумерки, донельзя похожие на те, что в Ловенне… Когда умер Марио Игиро.
– Ты такая красивая, – вдруг сказал Эдвард, – как тебе вообще могло прийти в голову расстаться с жизнью?
– Могло, – Малика сделала вид, что не расслышала первую половину фразы, – понимаешь, я никогда представить себе не могла, что кто-нибудь умрет… из-за меня. Что я стану причиной чьей-то смерти. И, уж конечно, у меня и в мыслях не было, что сама буду убивать. Иной раз мне на себя смотреть противно.
– Но так всегда бывает, – тихо заметил Эдвард, – кто-то уходит, кто-то остается. Почему ты не хочешь отпустить свое прошлое, а все время таскаешь его за собой как чемодан со старой одеждой?
– Я не могу себе простить того, что не успела сказать три очень простых слова, – ведьма усмехнулась и покачала головой, – иногда нам кажется, что кто-то будет постоянно рядом. А когда этот кто-то покидает мир, то оказывается, что слишком много всего накопилось недосказанного.
– Малика, – даже в сумерках было видно, что агент Вирс покраснел до самых корней волос, – а что было бы, скажи я те самые три слова? Тебе, прямо сейчас?
Она закрыла ему рот ладонью.
– Не сейчас. Не надо их тратить впустую, Эдвард.
Он замотал головой, затем вскочил со скамьи и отвернулся, нещадно комкая полу сюртука.
– Я, наверное, должна попросить Генриха о том, чтобы он подыскал тебе более достойное жилье, – задумчиво пробормотала ведьма, – он хороший, он поймет…
Вирс опрометью бросился прочь, в темноту, а Малика, закрыв глаза, облокотилась на спинку скамьи.
И именно в тот миг она очень явственно ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Взгляд хищника, подстерегающего жертву.
Мысленно выругавшись, ведьма начала озираться. За ее спиной за оградой чернел сад ближайшего особняка, по обе стороны тянулась узкая и совершенно пустая улица. А взгляд не отпускал, Малика почти чувствовала касание чужой мысли, жестокой, беспощадной.
Она поднялась и быстро пошла прочь, и чем дальше она уходила от мраморной скамьи, тем слабее становилось чужое присутствие.
«Кто бы это мог быть?» – подумала ведьма.
…Когда Малика вернулась к себе, Эдвард вел себя как ни в чем не бывало. Он вертелся на кухне и жарил стейки. Малика присоединилась к нему, начала резать спаржу. А потом они поужинали, говоря о каких-то пустяках, и разошлись по своим комнатам.
Надо сказать, что с некоторых пор Малика спала просто великолепно. Исиль ей больше не снилась. Да и Марио тоже не навещал.
Привет из Ловенны
Поутру Малика проснулась оттого, что Эдвард осторожно теребил ее за плечо.
– Малика, просыпайся, пожалуйста, ну сколько можно?
– Жестоко будить меня в такую рань, – пробурчала она, – что-нибудь случилось?
– Да, – паренек покраснел и расплылся в улыбке, – на рассвете принесли почту. У меня сестра в деревне замуж выходит, на свадьбу зовет. Как думаешь, Уэлш меня отпустит? Ну, хотя бы на пару дней?
Малика зевнула.
– Поезжай. Прямо сейчас. Перед Генрихом я сама отчитаюсь, хорошо?
– Но я…
– Никаких «но». Сестра – это важнее, чем ворчливая стареющая ведьма. Я сама скажу Уэлшу, что тебя отправила, хоть ты и сопротивлялся. Договорились?
– Да! – Эдвард, почти приплясывая, двинулся к двери. Затем обернулся, – с тобой ведь ничего не случится, а? Если меня рядом не будет?
– Если бы со мной должно было что-то случиться, то оно бы уже случилось независимо от того, рядом ты или нет, – буркнула Малика. И вспомнила то странное чувство слежки, возникшее у нее в сумерках.
Эдвард внезапно подался к ней и, наклонившись, чмокнул в щеку.
– Спасибо! Ты не представляешь, как я счастлив, что увижусь с ней…
– Так поспеши…
Малика встала с постели, накинула халат и прошествовала на кухню. Там, само собой, ее уже ждала чашечка ароматного кофе – «мне будет так не хватать этого кофе. И вечерних прогулок тоже».
– Возвращайся, обещай, что вернешься, – прошептала она, надеясь, что Вирс ее не услышит.
Он и не услышал: напевая себе под нос, Эдвард поспешно бросал в саквояж самое необходимое. Малика быстро выпила кофе, отставила пустую чашку.
– Ненавижу прощания. Я, пожалуй, пойду к модистке, а ты отдай ключи консьержу.
– Как скажешь, – Эдвард недоуменно пожал плечами, – неужели ты будешь по мне скучать?
– Разумеется. Я всегда мечтала иметь младшего брата, – и Малика, улыбаясь, пошла одеваться.
По правде говоря, ей вовсе не нужно было к модистке. Просто ей совершенно претили чувствительные
