А Лена закончила кричать только тогда, когда до нее внезапно дошло, что винить-то ей в первую очередь нужно себя. Это было не очень приятное чувство, она попыталась изгнать его, но не тут-то было. Именно она выгнала Андрея на улицу. Из-за нее он остался один в такой момент и пошел к Гришке, а не к ней за помощью.
– Ладно, прости, – сказала она и тяжело, как после трудного и длинного дня, опустилась на стул. – Давай думать вместе, что делать.
– Тогда ты мне сначала объясни, что происходит. Как я понял из твоих воплей, кто-то взялся Эндрю подвести под монастырь, так?
Лена подробно рассказала ему и о программе на телевидении, и о письме, и о звонке. Передачу Гришка не видел, но много слышал о ней от коллег, которые сильно потешались доринской выходке, но относились к ней скорее с недоверием. Проведенный Брайловским микроопрос привел к следующим результатам: четверо из восьми сказали, что хотя и видели собственными глазами, но быть этого все равно не может. Трое не видели, а только слышали, но тоже не поверили, считали, что это какая-то ошибка.
И только случайно встреченный Фишерович ответил, что давно подозревал в Дорине некую сексуальную извращенность, только он считал, что это скорее нарциссизм, смешанный с вуайеризмом, а не эксгибиционизм. А показанное по ТВ внесло некоторые коррективы в его мнение, хотя, с другой стороны, стало ярким подтверждением основной мысли.
Лена обещала при встрече старого сатира раздеть, обвалять сначала в дегте, а потом в пуху и выставить на всеобщее обозрение, чтобы он мог удовлетворить свои гаденькие страстишки, которые пытается переносить на других людей. Гришка удивленно посмотрел на нее – такой Андреевской он не знал – и продолжил свои комментарии.
Он предложил Лене подумать, кто из домашних мог сдавать их с Дориным, потому что история с письмом, как теперь понятно, после обнаружения ею неувязок, зиждется на очень точной и подробной информации, которой он, например, хотя и является другом дома, не владеет. Значит, стучит неведомо кому кто-то из домашних. Причем, исходя из истории с почесыванием носа, недавно появившихся.
Песня во дворе закончилась, началась другая. Мужской голос сообщал: «Все только начинается, начинается…»
Лена встала, прикрыла окно, чтобы шум не мешал думать, но децибелы проникали и через стекло. А Андреевская, неожиданно для себя почесав нос, сказала, что последнее прибавление в их семействе было с год назад – Сонечка и Вера Васильевна, которая стала почти членом семейства, и больше с тех пор никого не было. Хотя погоди… Серега Печорин начал шоферить с Андреем где-то месяца два-три.
– И где он сейчас? – спросил Гришка, берясь за телефон.
– Думаю, дома сидит, – ответила Андреевская, – но звонить пока не стоит. Давай сначала все варианты версий наметим. Теперь ты мне расскажи, что говорит Петр Семенович.
– Ничего не говорит, – Гришка раздраженно щелкнул пальцами, – он ведь по другому главку трудится, то, что узнал два дня назад, сразу рассказал. Я его попросил держать меня в курсе, а его самого не подпускают, подозрительно так спрашивают. Делают вид, что не могут понять, каким таким делом он интересуется. Он даже не смог выяснить, кто эту библиотеку купить хотел.
– А других вариантов у тебя нет?
– Среди ментов? – Брайловский удрученно покачал головой. – Нет, раньше были, да кого поувольняли, кто на пенсию ушел.
– Значит, найти Андрея ты мне не поможешь…
– Его сейчас вся милиция России ищет, и лучше них никто не справится. А теперь ты мне ответь на один вопрос – почему они к вам не пришли?
– Кто? – не поняла Андреевская.
– Менты. – Гришка откинулся в кресле. – Смотри, ночью или рано утром их вызывают в эту деревню на убийство. Женщина им рассказывает про человека с изуродованным ухом, визитка Андрея в руке у трупа, то есть личность устанавливать не надо. В магазин его они сразу поехали, нашли там книги и бюст Петра – это понятно. А почему к вам не пожаловали?
– Наверное, считали, что Андрея здесь нет, – неуверенно сказала Лена.
– Считали? – удивился Брайловский. – Или знали? Как знали, что найдут в магазине книги и бронзу? Не сильно похоже на ментов, чтобы они сразу не рванули на квартиру к подозреваемому. Понятно, что поставили наружку. У тебя, кстати, какие окна на улицу выходят?
– В гостиной.
– Надо будет посмотреть, пасут ли они квартиру. Но я не о том. Я о том, что если менты имели точную информацию, что Дорина здесь нет и что искать им здесь нечего, то не слишком ли много они знают?
Со двора теперь доносился бессмертный шлягер:
– Ну почему «главней»? – неожиданно сердито спросила Андреевская. – Почему – «главней»? Такое ощущение, что русский язык для них – не родной…
– А как надо? – удивленно спросил Гришка.
– Конечно, «важней». Иначе получается, что у погоды есть подчиненные, раз она самая главная. Причем ничего ведь не мешает, ни ритм не ломается, ни рифма. Ну я понимаю, вместо «ерунда», как требует смысл, они ставят «суета». Буква «д» им не нравится, плохо рифмуется с «зонта». Хотя в песне такого никто не заметит, но почему все-таки «главней»?
Вопрос остался без ответа.
– Значит, ты считаешь, что это одна шайка-лейка? – неожиданно спросила Лена.
– Какая шайка? – вздрогнул Брайловский.
– Смотри, кто-то, кто придумал эту историю с доринскими похождениями, все знает про нашу жизнь. Теперь ты говоришь, что и менты слишком много знают про нашу жизнь. У тебя из этих двух посылок никакой вывод не напрашивается? У Васи есть три рубля, и у Маши есть три рубля. Не может быть, что Вася и Маша – муж и жена и это их общие три рубля?
– Как-то я над этим не думал с этой точки зрения.
– Подумаешь?
– Хорошо. – Гришка достал маленькую записную книжку, что-то пометил там. – И еще постараюсь разузнать что-нибудь о вашем шофере. Откуда он, кстати, у вас?
– Какой-то знакомый Насти, надо ей позвонить.
– Не дергайся, – покачал головой Гришка, – ее сейчас нет – они с Альберто в Милане.
– Хорошо. А я пока займусь телевидением. Откуда-то пленочка со стриптизершами там появилась, значит, я узнаю откуда. Митя Вол должен вот-вот приехать.
ГЛАВА 20
Следующие три главы читатель, для которого сюжетные линии – главные в книжке, легко может не читать, потому что они посвящены различным разговорам Андрея Дорина с Маркизом и почти никакой информации, важной для интриги, не дают. Для удобства подобных читателей автор, испытывая к ним глубочайшее уважение, все важное для сюжета выделил жирным шрифтом.
С утра Маркиз помог Дорину загрузиться на тележку – ходить Андрей мог пока только с большим трудом, – и они тронулись в путь. Чтобы не упасть, Дорин цеплялся за края тележки обеими руками. Она была небольшой, на таких обычно перевозят пачки газет и журналов, и Андрей все ломал себе голову, как Маркиз смог погрузить на нее его, невменяемого и бесчувственного, позапрошлой ночью.
Сложный букет переживаний, с которым ехал Дорин на новое место работы, состоял из стыда, благодарности, неуверенности, страха и радости.
Радости по поводу солнца на улице, свежего весеннего ветерка, сирени и незабудок в руках у стоящих по пути к метро старушек. Он остро пожалел, что не может купить цветов, подарить их Лене и увидеть выражение ее глаз, когда она прижимает к себе маленький букетик или прячет лицо в большом.
Страх был перед тем, что ему предстояло, перед той новой жизнью, в которую он попал. Все общение Андрея с нищими раньше состояло в том, что он, когда мог, подавал им деньги. Один раз на Новом Арбате он полез в карман за мелочью, но не нашел ничего, кроме полтинника. Обычно он давал рубль, но тут
