Компьютер дал сбой и завис.
Небо потемнело, и мне даже показалось, что за моей спиной ударил гром… ЭТО Я ВСКИПАЛА И ПРЕВРАЩАЛАСЬ В ВОЛНУ, В ЦУНАМИ, СМЕТАЮЩЕЕ ВСЕ НА СВОЕМ ПУТИ!
– Воронцов у себя? – спросил Борис Александрович.
– Вас что, здороваться не учили?
– Привет, – ухмыльнулся волшебный начальник отдела планирования, – ты спроси, занят он там или нет?
– А почему вы мне тыкаете? – поднимаясь из-за стола, спросила я. – Кажется, пятки я вам не щекотала и ложе с вами не делила!
Услышав про пятки, Семенов побагровел.
– Ты что себе позволяешь, соплюшка! – вскричал он, швыряя в меня свои бумаги.
Я метнула в него степлер, промахнулась, и он вылетел в коридор.
– Ты думаешь, переспала с начальником, так теперь можешь здесь командовать?! – еще громче закричал Семенов.
– Как смеете вы, жалкий, крашенный под мумию червяк, говорить мне подобное! – подходя ближе к противнику, воскликнула я.
– Все знают, чем ты здесь занимаешься!
– А вам завидно, что ли? Еще бы – Хрустящий Батончик весь размок от обиды!
В это время открылись двери двух кабинетов: Воронцов и Любовь Григорьевна наконец-то вышли на шум и непонимающе уставились на нас.
Мои последние слова больно задели самолюбие Бориса Александровича, и он в порыве не то ярости, не то некой сексуальной агрессии, направленной на объект своего вожделения, бросился на меня и повалил на стол.
Воронцов в секунду отодрал его от меня и оттащил в сторону, но я, как кошка, которой наконец-то дали возможность расквитаться со всеми помойными котами, так и накинулась на Семенова.
Во мне было столько какого-то непонятного страдания и страха, во мне было столько… непрощения неизвестно кому и за то, что я должна покинуть ставшее родным гнездо, что в своем гневе я была искренна и неудержима.
Любовь Григорьевна схватила меня за руку и стала тянуть на себя.
– Хватит! – закричал Воронцов, но я была невменяема.
Я дубасила Семенова, он уворачивался, Любовь Григорьевна своими тонкими ручонками пыталась меня угомонить, Борис Александрович во всей этой сумятице успевал выкрикивать различные гадости в мой адрес, и я тоже не оставалась в долгу.
– Ты секретуткой была, секретуткой и останешься, ты – никто! – кричал Семенов.
– Да уж куда нам до таких Хрустящих Батончиков! – вырывая с мясом пуговицы из рубашки противника, отвечала я.
Из коридора повалил народ. Воронцову это все уже надоело, он оттолкнул в угол Семенова и схватил меня за руку.
– Я сказал – хватит! – прикрикнул он на нас.
Я вырвалась и бросилась к столу, смела на пол все бумаги, пнула их ногой и сказала:
– Работайте тут сами, без меня, вы мне все надоели!
Схватив сумку, я выбежала из приемной.
Вот и все: я вновь безработная… Как просто…
Около метро я купила себе вафельный стаканчик с мороженым и, сев на скамейку, позвонила Альжбетке.
– Как там у вас?
– Билеты уже есть, Солька закупила продукты в дорогу, сейчас бегает по магазинам, чемодан с каким-то двойным дном ищет, чтобы деньги убрать.
– Молодцы, – сказала я. – Только кажется мне, что одним чемоданом мы не обойдемся.
– А ты там как?
– Все по плану, – сказала я, и первая слеза покатилась по щеке, – я там больше не работаю, скоро буду дома.
– Будем ждать, – сказала Альжбетка и отключилась.
Вторая слеза покатилась…
Я плакала сильно и горько, с какой-то злобой я откусывала мороженое, которое на вкус казалось мне соленым.
Домой я пришла в шесть. Могла бы и намного раньше, но я немного прогулялась возле пруда, купила белый батон и покормила уток. Успокоившись, я напомнила себе: все, что ни делается, – к лучшему, и только после этого отправилась к девчонкам.
Вещи у меня были почти собраны, вчерашняя ночь не прошла даром. Сложнее было с Альжбеткой, она никак не могла определиться – что брать, а что нет. Когда я увидела, сколько у нее вещей, я просто упала.
– Зачем тебе столько тряпок?
– Я без них жить не могу, – надув губы, сказала Альжбетта, – и не говори только, что мне нельзя это все взять с собой.
– Каждая из нас берет только по чемодану, – сказала я, – мы же вчера так договорились. Так что вешай все обратно в шкаф. Когда мы вернемся, будешь носить это свое любимое барахло.
– Когда мы вернемся, – заныла Альжбетта, – это все уже выйдет из моды!
– Купишь себе еще, мы же будем богаты.
– Как ты не понимаешь, мне именно эти вещи нужны и их мне жалко.
– Альжбетта, тут и понимать нечего: один чемодан – и точка.
Альжбетка поплелась к дивану, где была свалена основная масса ее вещей, и, вздыхая, стала вешать все обратно в шкаф.
– Где Солька? – спросила я.
– Я же говорю, ищет чемодан.
– Сколько можно его искать, нам еще к моей маме заезжать, и не факт, что она нас впустит после десяти. Еще и на поезд надо бы не опоздать.
– Почему не впустит? – изумилась Альжбетта.
– У нее комендантский час начинается, ей доктор прописал вечерами поменьше волноваться, вот она и баррикадирует дверь, и телефон отключает.
В течение часа Солька не объявилась. Я скрипела зубами, а Альжбетка успокаивала меня, как могла.
– Во сколько она ушла? – спросила я.
– Днем… но ближе к четырем… Давай еще позвоним?
– Звони.
Альжбетка безуспешно звонила и звонила, а я, сделав три круга по комнате, почувствовала неладное. Струна под названием «Солька» в моей душе сейчас была натянута до предела и жалобно звенела, предчувствие чего-то недоброго вдруг налетело на меня со страшной силой и практически сбило с ног. Я схватилась за подоконник.
– В какой магазин она пошла? – спросила я.
– Она сказала, что сначала отправится на рынок, там дешевле, а если ничего подходящего там не найдет, то где-то на «Белорусской» есть большой магазин с дорожными сумками и чемоданами. Ты не волнуйся, может, телефон в сумке валяется и она не слышит.
– После того как ты ей купила дорогущий телефон, она его в сумку не кладет, а носит на шнурке на шее, чтобы весь мир видел… Я пойду к себе, соберу всякую мелочь, а ты тут тоже давай закругляйся. Как Солька нарисуется, надо будет уже вылетать. У нее-то все собрано?
– Да, – сказала Альжбетка, – она свои вещи ко мне перетащила, на кухне чемодан стоит и сумка с продуктами.
Мой чемодан был небольшой, в отличие от Альжбеткиного, – мне сейчас все казалось ненужным. В
