улыбку, которую она не стала скрывать.
Андрей подошел к журнальному столику, открыл бутылку и наполнил бокалы.
– О чем ты думаешь? – серьезно спросил он.
– Ну, например, о том, что вы друг моего отца…
– Не слишком близкий, – улыбнулся он. – В основном нас связывает бизнес. Еще о чем?
– Ну, о том, что вы видели меня, когда я была маленькой девочкой…
– Плохо помню. – Андрей прекрасно понимал, куда она клонит, и стрелы летели мимо, не задевая настроя и желаний. Ему нравилось в ней слишком многое, начиная от пламенной макушки и заканчивая огнеопасным характером, и он не собирался отказываться от удовольствия ни на минуту, но он также знал, что есть черта, которую не стереть, не перешагнуть… В зеленых глазах Алевтины Воробьевой не должны греметь льдинки, не должны потрескивать морозы и бушевать метели – пусть будет по одной снежинке… по одной теплой снежинке… и только тогда…
Андрей отдал Але бокал и заглянул в ее глаза. Льдинки, морозы, метели.
Она сделала глоток и облизала губы – вызов, дерзкая провокация и самая обыкновенная шалость.
– Здесь жарко, правда? – спросила она, приподняв бровь.
– Могу помочь тебе раздеться, – предложил он, принимая дуэль.
– Тогда я могу замерзнуть.
– Тогда я тебя согрею.
Алька сощурилась и крепче сжала бокал, точно он мог ее спасти, точно пока она держала его в руках, никто не смог бы уложить ее в постель. В груди уже жгло от опасной игры, кончики пальцев покалывало иголочками, но улыбка с губ не слетала. Необъяснимое, невероятное чувство быть рядом с Зубаревым, балансировать на одной доске с ним, двигаться по канату навстречу друг другу, взбираться на Эверест в одной связке…
– Я боюсь щекотки, – с иронией произнесла она.
– Щекотно не будет, – ответил он и забрал у нее бокал. И свой, и ее поставил на тумбочку.
Алька почувствовала себя беззащитной, если не считать небольшого количества пузырьков шампанского, подталкивающих вперед, поддерживающих изо всех сил.
Андрей прижал ее к себе, коснулся ладонью щеки, провел пальцем по ее губам.
Ночь сразу пошла не так, как Аля себе представляла. Напоминать про щекотку, хихикать и что-то изображать было глупо, неуместно… Он – мужчина, она – женщина. Вот что осталось. Как мало и как много.
Коротко поцеловав ее, поймав слабый изумленный ответ ее губ, Андрей потянул Альку к кровати и уложил на покрывало. Она, как кукла на веревочках, послушно легла, но тут же поднялась на локтях и уже с другой интонацией выдохнула:
– Вы друг моего отца и… и знали меня маленькой!
– Переживу как-нибудь и то и другое, – улыбнулся он и вновь заглянул ей в глаза. Льдинки, морозы, метели. Алька сжала зубы и бухнулась на подушку. Уж сейчас она вытерпит и дождется того момента, когда он сдастся первым! Не сможет Зубарев с ней… не сможет! Но спустя всего лишь секунду его руки скользнули по ее животу и поднялись к груди, его губы коснулись ее губ, и она ослабла, почувствовав тягучее удовольствие. Бездумно она ответила на поцелуй и тут же отвернулась, не потому что не желала продолжения, а потому что рассердилась на себя.
– Спокойной ночи, – произнес Андрей и отстранился.
Она лежала, не шевелясь, и ей было совершенно все равно, кто победил на этот раз… Прошлая боль ушла, отступила, исчезла вмиг, точно распахнулись другие двери, но Алька не могла позволить себе войти, не могла позволить себе слабость. За слабости ей всегда приходилось очень дорого платить.
– Андрей, – первый раз она назвала его просто по имени.
– Что?
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – повторил он.
Алька откинулась на спинку кресла, расстегнула куртку и потянулась к ремню безопасности. Утро началось в привычном ритме, и каждый делал вид, будто вчерашний день закончился обычной суетой, не более. Не было трех острых бильярдных партий, нескольких поцелуев, быстрых и долгих взглядов, его руки на ее животе…
Среду сменил четверг – вот и все новости.
– Сколько осталось до Волгограда?
– К обеду приедем, – ответил Андрей.
– Наверное, нужно было раздобыть номер Дашиного телефона и предупредить… А то свалимся как снег на голову.
– Ничего страшного, вы же два чуда… – Он улыбнулся. – Формальности излишни.
Алька фыркнула и отвернулась к окну, но тут зажужжал ее мобильник, и пришлось отвечать на вызов.
– Да, папа, да, это я… Ты меня узнал – удивительно, то есть отлично… Устроилась, ага… иду завтракать… Нет, денег не нужно… Не похудею, не волнуйся… Пока. – Повернувшись к Андрею, она наигранно тяжело вздохнула и произнесла: – Любимый папа звонил. Беспокоится.
Глава 6
Дарья Кузнецова и ее богатый внутренний мир
Нерушимая вера в доброе, светлое, чистое, вечное всегда жила в Дашиной душе. Разбуди ее ночью, спроси: «А ты веришь в Деда Мороза?» – и она без запинки, ни на секунду не задумавшись, ответит: «Конечно!» Да еще посмотрит цепко, пристально, мол, а почему интересуетесь, дорогой товарищ, может, сами не верите, а то я могу организовать вам стремительный полет прямо до остановки Северный Полюс…
«Блаженная растет», – сокрушалась бабуля и поджимала губы.
Даша тащила в дом каждую больную собаку, которая попадалась на пути, каждого брошенного котенка, каждую птицу с перебитым крылом. Каким-то непонятным образом лечила и пристраивала к друзьям, знакомым и незнакомым людям.
«Твоя животина у нас все сожрет и не подавится! – возмущалась бабуля, отнимая изжеванный тапок у очередной дворняги. – Три котлеты вчера без вести пропали, а в них свинины полкило!»
К пятнадцати годам Даша «угомонилась» – именно такой диагноз ей поставила соседка по лестничной площадке, Евдокия Егоровна Кумова. «Хоть кому-то переходный возраст на пользу», – шипела она, сметая с потертого коврика пылинки.
Но тишина была обманчивой… Душа пела, танцевала, хитрила – Даша из гадкого утенка превращалась в лебедя… Мир вокруг наполнялся красками, запахами, движениями и звуками. Мир становился гуще, красивее, даже прекраснее. И в этом мире совершенно не было зла – надежда, только надежда и свет! И волшебство. Обязательное. Постоянное. Доброе.
И вновь Даша тащила в дом собак, котят, хомяков… А однажды принесла снегиря. Она нашла его зимой под деревом – нога в сторону, крыло раскрыто веером… Дышит? Дышит!
«Я тебя спасу, – уверенно сказала она. – Это вообще не проблема». Холила его, лелеяла, а следующим декабрем выпустила на свободу. «Лети к Деду Морозу, передавай привет…»
Выпускать было жалко, но держать в клетке вольную птицу категорически нельзя.
С детства Даша знала, что у нее есть сестра, но взрослые не любили обсуждать эту тему и не баловали подробностями. Зато соседки подкидывали информацию – скупую, но с годами растущую как снежный ком. То Алевтину увезли, когда ей было два года, то три, то четыре, то она была тощей сероглазой блондинкой, то пухлым ребенком с черными волосами, то ее отец работал инженером, то кочевал вместе с цирком- шапито по стране, то снимался в кино. Даша перестала слушать сплетни и составила свой личный образ сестры, состоящий из минимального количества характеристик: Алевтина – хорошая, умная, заботливая. Все. Цвет волос уж точно не имеет значения.
Болезнь свалила бабулю неожиданно, врачи разводили руками и упирали на слово «старость», соседка закатывала глаза к потолку и с чувством называла Дашу «сиротиной абсолютной и круглой». Дни потемнели и, казалось, стали короче. А бабушка вдруг погрузилась в воспоминания: то фотографии попросит, то
