звонить кому-то начнет, то письма перебирает. И главной темой разговоров стали Аля и ее отец.
Даша уже мечтала увидеть сестру, хотела заглянуть в ее глаза, найти общее и противоположное… Всплывали подробности, факты, детали, сердце стучало то ровно, то торопливо… Их судьбы – такие разные, практически параллельные, неожиданно стали совпадать и переплетаться…
А потом Даша осталась одна.
Вернее не одна, а с надеждой в обнимку.
– Все ждешь? – насмешливо спросила соседка Евдокия Егоровна и сузила глазки. – Жди– жди, только она не напишет тебе, не позвонит и не приедет. На фига ты ей сдалась, босота необразованная!
– Мне нужно было за бабушкой ухаживать и работать, поэтому я никуда и не поступала, – просто, без тени расстройства или раздражения ответила Даша и легко добавила: – А Аля объявится, я уверена, может, еще письмо не дошло.
– Дура! Ну, жди, жди своих алых парусов, до морщин у окна простоишь! – Евдокия Егоровна оттеснила Дашу от мусоропровода и громыхнула синим ведром. – Никому ты не нужна, понятно? Год еще пересиди как-нибудь, а потом мужа ищи – в этом твое спасение. Да не кобенься, позовут – иди.
– Вы, Евдокия Егоровна, – улыбнулась Даша, – мыслите, как первобытная женщина, которую мамонт не догнал… Ой, извините, – она вжала голову в плечи. – То есть любовь же на свете есть, счастье… Именно это я и хотела сказать.
– Дура! – повторно припечатала соседка, плюнула и вразвалочку устремилась к двери своей квартиры.
– А вы… не волшебница, – хитро улыбнулась Даша.
Евдокия Егоровна никогда бы не узнала о письме Глебу Сергеевичу Воробьеву, если бы не имела позорную привычку подслушивать и подглядывать. Стоило загреметь ключами, как она припадала к глазку или высовывала нос в дверную щелку. И Даша в один ненастный день попалась ей на пути с запечатанным конвертом в руках. И на вопрос: «Кому пишешь, горемыка?» честно и даже с гордостью ответила: «Отцу своей сестры!» У соседки от шока лицо побелело, а уши, наоборот, побагровели. До первого этажа она бежала следом, перепрыгивая через ступеньку, и сыпала вопросами, на которые получала ответы хоть и не подробные, но вдохновенные! Вот с тех пор и не могла Евдокия Егоровна найти покоя.
– И с работы тебя выгнали, непутевая! – напоследок махнув ведром, бросила соседка.
– Новую найду, – не сбиваясь с курса оптимизма, ответила Даша.
С работы ее действительно выгнали, но, несмотря на то что сбережений осталось мало, она не жалела об этом. Ничего страшного. В понедельник будут продавать газеты с новыми объявлениями, а значит, появится шанс устроиться лучше. И учеба никуда не денется, школу она закончила всего с тремя четверками, а остальные-то пятерки!
Последний год Даша работала на рынке в небольшом ярком магазинчике «Овощи-фрукты». Сначала отвечала за уборку, витрину и за эти самые овощи-фрукты, потом владелица, бойкая Раиса Максимовна, прикупила соседнее помещение и расширила бизнес. Даша пошла вверх по карьерной лестнице и стала помощником продавца, то есть уже не только летала по магазинчику и накладывала, что просили, но и взвешивала. Вот тут-то и пошла череда конфликтов. Молодое поколение выступало за честность, справедливость и мир во всем мире, а умудренные жизнью и опытом коллеги за кое-что другое… И три дня назад ранним зимним утром Даше всучили ее имущество, а именно кружку, и сказали: «Прощай, нам не по пути».
«Да, нам не по пути», – подумала она и зашагала обратно к дому.
И теперь она вдобавок к своим мечтам еще и безработная.
Но скоро Новый год, а значит, нужно ждать чуда!
– Я что, должен сам печатать письма и наливать кофе?! – рявкнул Воробьев в трубку. – Ко мне люди ходят! Нормальные люди! А у меня секретарши нет! Вы чем заняты? Вы отдел кадров или богадельня в дремучем лесу?! И вообще, я просил найти мне толковую помощницу – с мозгами и ногами… Тьфу! С мозгами и опытом работы! А вы ничего не можете! – Он бросил трубку и обматерил «каждую корову», которая переступает порог офиса, «приклеивается задом к стулу» и не желает выполнять свои обязанности. – А Натаха, зараза, не звонит…
Глеб Сергеевич отчаянно хлопнул ладонью по стопке бумаг и пригорюнился. Его пригласили на бесчисленное количество светских новогодних мероприятий, а ему не с кем пойти. Есть телефонный список давних подружек, есть список нынешних мимолетных увлечений, но никого звать с собой в рестораны не хочется.
– Птички-синички, но не Снегурочки! – прокомментировал свои сомнения Воробьев. – Да и надоели они хуже горькой редьки…
Нет праздничного настроения, и взять его неоткуда.
«А звонить Наташке я не стану, но если она все же сама… тогда да…»
Надежда еще оставалась, правда небольшая, и Глеб Сергеевич, цепляясь за соломинку, принялся мечтать. Значит, она ему звонит и говорит: «Лапусь, прости, я была неправа, жизнь без тебя невыносима! Давай я приеду прямо сейчас и заглажу свою вину… Лапусь, ты же знаешь, как я тебя люблю, и вчера я купила новое нижнее белье…» А он недовольно, ворчливо спросит: «А белье сексуальное? Или парашюты какие-нибудь?» А она: «Лапусь, ну конечно сексуальное, как ты можешь сомневаться?..» Тогда он поломается немного и скажет: «Ладно, приезжай, уж так и быть, прощаю тебя». Натаха примчится и они… наверстают упущенное.
Воробьев размяк, превратился в горячую вареную сгущенку и растекся по столу. Возможно, она еще позвонит… но тогда нужно подготовиться, чтоб уж наверняка… чтобы до Нового года ей уже никуда метаться не захотелось… А потом… а потом она будет у него как шелковая. Кто в доме хозяин?
– Куплю Наташке какую-нибудь фигню с брюликами, – решил Глеб Сергеевич, – и ей приятно, и мне спокойнее. Объявится – и подарю.
Молниеносно сорвавшись с места, он устремился в ЦУМ. Перекрестки, дома, светофоры мелькали, не задерживая внимания, – вперед, быстрее, быстрее. Точно от покупки зависел результат, точно Натаха уже сидела в приемной и ждала подарочка и его – воробьевского – мурлыканья.
Припарковаться удалось с трудом и пришлось топать метров сто до стеклянных дверей магазина, но расстояние Глеб Сергеевич преодолел быстро, потому что спешил и искренне считал, что его успокоение находится как раз на одной из бархатных подушечек ювелирного салона.
– Привет! – бросил он огромному, качественно сделанному Санта-Клаусу и свернул к зеркальным витринам. «Понаставили чужестранщины, – скривился Воробьев. – А где наши российские Деды Морозы? Где, я спрашиваю?!»
Подарок он выбирал придирчиво: нужно что-то дорогое, красивое и… подходящее! Белое золото, бриллианты. И не цветочки-василечки какие-нибудь, не ящерки и змейки, не скрипичные ключи и бабочки, а… зимнее, новогоднее. Снежинка подойдет, звездочка, сосулька… Будь она неладна! Где взять-то?
Он поднял голову в поисках консультанта и… примерз к полу. Левее, около серебристой витрины, украшенной тонюсенькими светящимися трубочками, стояла та самая незнакомка, которую он недавно подвез на улицу Образцова. В ее руках не было тюков и пакетов, шею обматывал только один шарф, а вязаную шапку она держала в руках. Воробьев автоматически посмотрел на ее ноги, но вместо валенок увидел стандартные сапоги без каблука. Неожиданно он почувствовал себя неловко и неуютно, будто эта дамочка-экскурсовод застукала его за постыдным занятием, будто покупка подарка сбежавшей Наталье в суде без лишних разговоров приравнялась бы к тяжкому преступлению со сроком лишения свободы от пяти до семи лет. Почему так?..
Бывшая пассажирка смотрела на украшения: спокойное выражение лица, губы сжаты, но глубокие глаза лучатся мягким голубым светом.
«Что она здесь забыла?» – рассердился Воробьев, прекрасно понимая: ни одна из этих побрякушек не по карману дамочке-экскурсоводу.
Она стояла на месте, не шевелясь, не тыкая пальцем в стекло – ее внимание было отдано чему-то одному, очень значимому, завораживающему.
Глеб Сергеевич подался вперед, но не увидел украшений на той витрине, тогда он бочком переместился левее и, сделав несколько шагов, спрятался за елочкой, которая если и могла кого-то прикрыть, то максимум похудевшего за месяцы зимы зайца или сбежавшую от тридцати охотников лису. «И не уходит
