знаете?
– Нет.
– Она скорбит, как и я. Надо нам организовать общую встречу, необходимо поддерживать друг друга.
Ухов опять кивнул, глазки хитро забегали.
– Пожалуйте в комнату, разговорчик имеется.
«Заманивает», – мелькнуло в голове у Ирочки.
Ольга охотно прошла в комнату и с любопытством огляделась. Книжные полки ломились от трудов Маркса и Энгельса. Между томов красовались толстые потрепанные тетради. Вот они – мемуары!
– За стол седайте, там светлее, – брякнул Ухов и засуетился около тумбочки. Достал из верхнего ящика блокнот на пружинах и хлопнул им по ноге:
– Вот что я имею сказать по этому поводу.
Протянул Ольге свою писанину и развалился в кресле с самодовольным видом.
«…а убивать лучше поутру. Свежо и целый день впереди – еще кучу дел переделать можно. Если наловчиться, то в день можно мочить по три-четыре человека…»
Прочитав первые попавшиеся на глаза строки, Ольга нервно кашлянула.
– Это что? – спросила она, глядя на Евгения Саввича уже с опаской.
– Мои мысли. Читайте, читайте. Навеяло после смерти Самаринского. Так себе был мужичок, но слушал меня добросовестно.
Ирочка подошла к Ольге и заглянула в блокнот. Прочитав абзац, сделала шаг назад и стала вспоминать, где ее мобильный телефон – в куртке или в сумочке, оставшейся в прихожей? Не пора ли звонить в милицию?
«Стрелять – милое дело. Пух, пух, пух – и человечек дохлый. Глазки мутные, и в них козявочки плавают – загляденье…»
«…Жертву лучше выбирать пожирнее, чтобы при падении трупа на пол раздавался смачный, ухающий звук, а в душе рождалась уверенность, будто завалил лося или медведя…»
– Ну, как слог? – поинтересовался Евгений Саввич, смущенно розовея.
– Слог хороший, – одобрила Ольга, изучив две странички, – но все же не идеальный. Слишком часто попадаются однокоренные слова, надо бы заменить синонимами.
– Так вы в этом разбираетесь? – Ухов подскочил чуть ли не до потолка и бросился к книжным полкам. Энгельс с Марксом полетели на пол, а пухлые тетрадочки ровной стопкой выросли перед девушками. – Не уйдете, пока не прочитаете, – горячо выпалил Евгений Саввич. Достал из-под кровати сломанную клюшку, вышел и плотно закрыл за собой дверь комнаты, потом забаррикадировал выход.
– Он это серьезно? – изумилась Ирочка, прислушиваясь к звукам в прихожей.
– По всей видимости – да.
– Во дает… Будем читать?
– Будем, – ответила Ольга, и это прозвучало как приговор, – сейчас мы прощупаем его внутренний мир и сделаем выводы.
Ирочка села рядом и выдернула ярко-розовую тетрадку из середины стопки.
– Может, лучше сбежим? – предложила она, уныло глядя на каракули.
– Нет, – мотнула головой Ольга.
Внутренний мир Ухова Евгения Саввича оказался жиденьким и тухлым. Читать его разбавленные вязкой патокой самолюбования мемуары было тяжко. Через двадцать минут голова от откровенного бреда распухла, и Ольга бросила это занятие.
– Козел какой-то, – хмыкнула она и направилась к шкафу.
– Ты что делать будешь? – поинтересовалась Ирочка.
– Учиню маленький обыск.
– Давай, а я еще почитаю. Очень глава занимательная, называется «Я и мои сослуживцы – мелкие сошки».
Шкаф ничем не порадовал. На полках хранились мятые бумажки, вещи, инструменты и прочая ерунда. Ольга почувствовала возрастающую злость. Ну встретилась она с Уховым, и что дальше? Надо же как-то расшевелить его, пусть выложит все, что знает. Вернувшись к столу, она еще раз перечитала «великое творение» в блокноте. Ничего между строк уловить не удалось. Бредовые мысли на тему «ах, как же хорошо убивать», не более того – никакой связи со смертью Самаринского.
– Эй, – крикнула она, – Евгений Саввич!
Ручка двери почти сразу же задергалась.
– Прочитали? – осведомился Ухов, заходя в комнату. – Так быстро?
– Прочитали. Замечательно, – улыбнулась Ольга. – Чувствуется рука мастера. Написано с душой.
– Ага, – закивала Ирочка, готовая согласиться абсолютно со всем, лишь бы больше не углубляться в творчество Евгения Саввича.
– Я знал! – радостно выпалил Ухов, поднимая костлявый палец вверх. – Может быть, поживете у меня? Изучите все более внимательно.
– Нет, – замотала головой Ольга. – Я, знаете ли, сейчас очень слаба. Смерть Ильи Петровича повергла меня в ужас…
Надо было срочно возвращаться к разговору о Самаринском.
– Подумаешь, продырявили умника, – сморщился «великий писатель». – Видать, дорогу кому-то перебежал.
– Никогда не поверю, что такой замечательный человек был кому-то неприятен.
– Да что в нем замечательного-то? Третью главу моего романа «Сладкая сладость греха» разбирать отказался. До сих пор ему простить не могу.
– Но все же, кто желал его смерти? – осторожно продолжала Ольга. – Не понимаю. Не понимаю.
– Я, например. У него шея была такая… мягкая, немного морщинистая… я частенько представлял, как тыкаю в нее вилкой…
– Но вам-то зачем его убивать? – изображая удивление, спросила Ирочка.
– А просто так, или чтобы потом описать в каком-нибудь романе. Настоящий писатель должен сначала все прочувствовать сам, а уж потом бумагу марать. Определенно, я бы мог его убить.
Полчаса дальнейшей беседы дались Ольге и Ирочке с таким трудом, что когда они оказались на улице, то не сразу заторопились к машине, а купили мороженое и насладились его прохладой, сидя на скамейке во дворе.
– Параноик, – поставила диагноз Ольга.
– Законченный параноик, – уточнила Ирочка.
– Я такой никогда не была.
Ирочка тактично промолчала.
* * *
Андрей позвонил в пять. Наконец-то в его плотном расписании образовалось время для встречи с «девушками, желающими ему помочь». Ольга, прижимая мобильник к уху, подмигнула Ирочке и сказала: «К сожалению, я не смогу с вами встретиться – участвовала в марафоне в защиту животных и травмировала ногу. Но Ирина будет рада ответить на все ваши вопросы, и очень надеюсь, что наши старания принесут ощутимую пользу».
Ирочка утонула в состоянии абсолютного счастья – через час она увидит Андрея, более того – будет с ним наедине! Кошмар? Да, кошмар – ужасно приятный кошмар!
– Главное, не теряться и не болтать глупостей, – дала она сама себе установку, расчесывая золотисто-русые волосы уже третий раз подряд. Но как же сохранить хладнокровие, когда в душе плещется любовь?
– Это ваше первое свидание, – улыбнулась Ольга.
