имя.

– Красс, может быть…

– Не звучит.

– Но ведь сенатор, полководец…

Но монитор уже погас.

Это было похоже на измывательство. И куда уж выше, имя патриция, видишь ли, уже не годится. Императорское, что ли, имя давать паршивому псу. Может, Цезарь? Нет не пойдет, собачьих Цезарей и так вокруг слишком много… Вот ведь как все обернулось: он, Евгений Евгеньевич, человек культуры и ума, статьи которого переводятся и в Варшаве, будет теперь сидеть на краю света и придумывать собачью кличку…

Он прислушался, шум на улице стих. Евгений Евгеньевич, осторожно ступая, подошел к окну и выглянул наружу, как бы возвращаясь на место преступления. Внизу под его балконом охранники окружили толпу аборигенов. Сейчас, по-видимому, они выжидали, пока мужчины, расстелив на мерзлой земле молитвенные коврики, совершат намаз. Закутанные женщины продолжали глухо подвывать. Евгений Евгеньевич пожал плечами, задернул штору и, унимая нервную дрожь, стараясь из последних сил сохранять чувство собственного достоинства, поправив галстук, пригладив прядь и прямя спину, сошел по лестнице, не глядя на свои отражения. И направился в ресторан.

32

В этом случае мне не пришлось проводить никаких специальных разысканий. Об этом убийстве писали все без исключения газеты, а желтые – так выносили на первые полосы. Отмечу лишь, что – будто нарочно для того, чтоб не нарушать симметрии моего рассказа, – как раз тогда, когда в бестревожные дни Евгения Евгеньевича в президентском номере отеля Halva Palace ворвалась беда, в жизни Равиля Ибрагимова тоже грянули нежданные перемены. Все шло как всегда: завтрак с одним партнером, бумаги в офисе, диктовка секретаршам, обед с другим, ужин в семье – неукоснительно. Лишь раз в неделю – клубный раут, от которого нельзя было уклониться. Этот распорядок несколько тяготил Равиля, человека действия, но он давно стал заложником своего образа жизни. И едва ли не обрадовался, когда ему сообщили дурные новости из его восточного филиала. Хотя, казалось бы, какие тут поводы для веселья. Но – это был толчок, это заставляло напружиниться, подобное возбуждение испытывает охотничий пес, когда видит, что хозяин собирает рюкзак. И Равиль отправился на усмирение нежданного бунта.

Ему не пришлось даже существенно корректировать расписание: посещение малой родины и открытие отеля было назначено на конец декабря, и он вылетал всего на три дня раньше. Повторю: не могу понять, как мог предусмотрительный и осторожный Равиль, имевший воистину волчий нюх, не почувствовать, что его заманивают в ловушку. Не навести справок – это было вполне в его силах – и узнать, что все его имущество, остававшееся после распада империи по другую сторону границы, уже захвачено и поделено. Более того, он не придавал значения даже тому, что гражданином новообразовавшейся страны он не был, – должно быть, ему казалось, что подобные бюрократические формальности он легко уладит на месте…

В родных местах он бывать не любил. Как не любил ни свое детство, ни свою юность – их у него теперь как будто и не было. И не бывал в родном поселке с тех пор, как рядом с отцом похоронил мать. И тогда же присутствовал при закладке отеля. Если у Женечки прошлое украл неверный Ипполит, то Равиль со своим прошлым распрощался сам – в один обычный день утром отсек, как ударом клинка. Это было похоже на то, как если бы он умер за чашкой кофе и тут же, со следующим глотком, родился заново. Одна жизнь кончилась, началась другая. О том, как такое возможно, Равиль не задумывался: достаточно было точно знать.

В самолет охрану не взял, отпустил охранника у входа в VIP-зал, в самолете это одна обуза, а там его встретят.

– Отдохни, Коля. На рыбалку поезжай. Я позвоню, если что.

– Я буду в офисе, – отвечал преданный и трудолюбивый Коля.

– Ну, как знаешь…

Летел с одним кейсом с документами и с двумя чистыми носовыми платками – все необходимое доставят на месте. Никогда не садился у окна, устроился у прохода, соседнее место оставалось пустым. Перед взлетом без понуканий стюардессы привычно пристегнул бесполезный ремень безопасности: ритуал. Взял из кармана переднего кресла аэрофлотовский рекламный журнал и прикрыл глаза. Взлетели, спустя минут десять в салоне началась суета: стюардессы разносили напитки, пассажирки засновали в туалет. Одна из них, когда самолет качнуло, плюхнулась на Равиля. И тот, открыв глаза, услышал: «Равиль, не может быть».

Всмотревшись, в чертах неюной пассажирки, когда та сняла темные очки, крашенной в красное и в нелепой шляпе, с трудом и безо всякого интереса узнал Дарью Сухорук. Та, напротив, невероятно возбудилась этой неправдоподобной встречей. Равилю пришлось узнать, что его подруга юных лет никакая теперь не Дарья Сухорук, но Дана Кацман и проживает не в Болгарии, а в Канаде. «Ты был в Канаде?» Пришлось согласиться: да, приходилось. «Гарная, гарная страна, грейт». Где она там пристроилась? «Так в Торонто же… а ты какой стал, не узнать… мой муж тоже бизнесмен, он сам из Харькова, познакомились на Златых Пясках… ты ведь был в меня влюблен… бывал на Златых Пясках…»

Он опять прикрыл глаза. Ему было совершенно неинтересно, что отец Дарьи давно умер, а маму – кстати, выяснилось, что маме-то Равиль всегда нравился, – Дана Кацман хотела забрать в Канаду, но та разболелась, и вот теперь она летит ее проведать… «Какая мама, секс-тур, – невнимательно подумал Равиль, – будет строить перед провинциальными молодыми парнями иностранку».

Когда он сходил с трапа, машина ждала его на взлетном поле. Шофер стоял на стылом ветру, прикрывая собой огромный багровый букет, чтоб ветер не растрепал и не разорил розы.

– Ой, какой ты важный, подбросишь меня в город?

– Это невозможно, извини, – сказал Равиль и, поколебавшись, отдал ей несколько цветков. И сел на переднее сиденье «Роллс-Ройса», того самого, который совсем недавно встречал Евгения Евгеньевича на этом же аэродроме с тем же шофером, – в машине он всегда ездил рядом с водителем, охранник сзади.

Но охранника сейчас не было. Это был вопиющий непорядок, по-видимому, здешние сотрудники отбились от рук, ни на кого нельзя положиться… Однако Дарья Сухорук в девичестве, а нынче гражданка Канады Дана Кацман, непорядка не заметила. Напротив, она с гордостью уверилась, что ее друг юности стал самым настоящим русским бандитом, каких показывает Голливуд в своих фильмах про Russian mafia, и ей будет что рассказать дома…

Машина Равиля взорвалась, не доехав до отеля меньше километра, на голом месте. Куски железа взмыли вверх и, падая на промерзшую землю, громко шипели. В перепутанных фрагментах тел потом никто не стал разбираться, и их поспешно захоронили вместе. Но предсмертная воля миллиардера была соблюдена: он обрел-таки после смерти успокоение в своем кэшэнэ.

33

Человек, которого Евгений Евгеньевич встретил в ресторане отеля, был мне хорошо знаком – когда-то жили в одном дворе на улице Грицевец, теперь опять Большом Знаменском переулке. Ходили в одну школу имени Фрунзе, в этом особняке нынче Гнесинское училище, после уроков гоняли в футбол на площади перед зданием Генерального штаба. Увы, только по выходным, по будням там было не протолкнуться от черных «Волг» — черные «Чайки» на площади не задерживались, а въезжали в ворота во внутренний двор.

Звали моего знакомца – я уж упоминал о нем в самом начале рассказа – Сергей, точнее Сергей Виленович, таким имечком в тридцатые его отца наградили бабушка с дедушкой, правоверные коммунисты- евреи, и его следовало бы именовать Сергей Владимирильичленович. Собственно, Членовичем его и дразнили, отсюда и дворовая кличка – Членок. Впрочем, уже после третьего класса наша семья переехала сюда, на Верхнюю Масловку, где я и пишу эту одиссею, в Дом с шарами, так он называется в народе.

Евгений Евгеньевич и Сергей Виленович увидели друг друга и раскланялись, можно сказать, сердечно – других людей их расы во всей округе было не сыскать, ну, не считая швейцара. Членок, седой и кудрявый, восседал за столом, соседним с тем, который накрывали для Евгения Евгеньевича. И широким жестом

Вы читаете Спич
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату