христианами» и превращались в просто христиан, забывших о своем происхождении и о тех обычаях, которых придерживались их отцы и деды. О прошлом порою напоминали лишь имена... К несчастью, ни ваш отец, ни я не относились к таким. Я говорю «к несчастью» не потому, что считаю это ошибкой. А если это и было ошибкой, то не нашей, а наших отцов и дедов. «К несчастью» – потому что двойная жизнь навлекла несчастье на очень многих. Но мы были воспитаны так, что принимали все тяготы двойной жизни как должное. В нашем кругу были сильны особые настроения. Мы считали, что в испытании, которое послал Господь, есть смысл, недоступный пониманию других. Мы пребывали в убежденности, что событие, словно надвое разделившее их жизни, в действительности есть признак скорого прихода мессии, – он бросил на меня короткий взгляд, убедился, что я не очень понимаю, о чем речь, и сказал с виноватым видом: – Простите, что я так много и подробно говорю об этом, но иначе мне не удастся объяснить вам все, что касается вашей жизни и жизни вашего отца.
Но меня все больше увлекал его рассказ, так что извинения мне нисколько не требовались. Господин Лакедем понял это по моему виду, скупо улыбнулся.
– Все же выпейте еще, – предложил он. – Это амонтильядо, мое любимое вино. Но если вы предпочитаете французские вина – ради всего святого, сударь, не стесняйтесь, скажите! Я прикажу подать анжуйского!
– Нет-нет, прекрасное вино, – поспешно ответил я. – Может быть, правда, чересчур крепко для меня. Не обращайте внимания, сударь, прошу вас, продолжайте.
Господин Лакедем кивнул. Через мгновение улыбка сошла с его лица.
– Да-да... – пробормотал он еле слышно. – Да-да... Но мне вновь придется рассказать о том, что, на первый взгляд, не имеет отношения к делу. Потому, я вновь прошу прощения... Так вот. Далеко-далеко на востоке, Бог весть, где именно, течет удивительная река Самбатион, – при этих словах взгляд его словно заволокло легкой дымкой. – За этой рекой простирается царство, в котором безбедно живут потомки десяти израильских колен, некогда уведенных в плен ассирийским царем. Шесть дней в неделю эта река столь бурна и прихотлива, что перейти ее невозможно – ни вброд, ни на лодке. Но в седьмой день она стихает. К сожалению, этот седьмой день – святая суббота, а в субботу нарушать покой нельзя. Поэтому те евреи, которые живут за Самбатионом, не могут прийти к нам, а мы, даже если бы отыскали то место, никогда не смогли бы соединиться с ними... Вам это покажется странным, но события, превратившие вашу семью в семью изгоев, связаны с этой очаровательной старинной легендой... – он снова улыбнулся. – Итак, ваш прадед, Дуего ду Пирешу, как я уже сказал, принадлежал к числу самых уважаемых подданных его величества короля Жоао III – тогда, повторяю, Португалия еще была самостоятельным государством, и в Порто правил самостоятельный монарх. Так вот, Дуего ду Пирешу был личным секретарем его величества. Он был еще молод, блестяще образован, энергичен и умен. Вполне можно было ожидать, что он со временем может занять пост первого министра. В его семье тайно соблюдали еврейские традиции.
– Что они собой представляли? – спросил я, вспомнив с содроганием рассказы моего слуги о кровавых жертвоприношениях, устраиваемых евреями.
Господин Лакедем посмотрел на меня удивленно. Видимо, он полагал, что я сведущ в еврейских обрядах.
– Обрезание для младенцев, – пояснил он. – Зажигание свечей по субботам. Воздержание в субботу от какой бы то ни было работы – если только она не сопряжена со спасением человеческой жизни. Отказ от употребления в пищу свинины и зайчатины, а так же крови животных.
– И это все? – недоверчиво спросил я, когда он замолчал.
Ростовщик пожал плечами.
– Некоторые хоронили умерших не в гробу, а завернутых в молитвенную накидку. Многие утром читали молитву, содержащую еврейский символ веры – «Слушай, Израиль!». Что же еще? Вы полагаете, этого мало? – он невесело усмехнулся. – Если бы в те времена на Порто распространялась власть испанских королей, соблюдение даже одного из этих иудейских обычаев могло закончиться арестом и инквизиционным судом. Да что там! Если становилось известно, что умирающий перед смертью поворачивался к стене, достаточно было, чтобы тело выкопали из могилы и сожгли, словно живого еретика!
– Не может быть... – прошептал я, с ужасом вспомнив о предсмертной просьбе моего отца и удивившем меня обряде похорон.
– Представьте себе. Впрочем, в Португалии на многие вещи смотрели сквозь пальцы, а инквизиторы не были столь ревностны в преследовании еретиков... – господин Лакедем тяжело вздохнул. – Все переменилось в 1524 году, сто лет назад. В том году в Порто появился очень странный человек, и его появление резко изменило жизнь сеньора Дуего. Прибыл он из Рима, с посланием римского папы Климентия к королю Жоао III. Человек этот звался Давид Реувени. Он утверждал, что является братом и послом еврейского царя Иосифа, чьи владения как раз и находятся за волшебной рекой Самбатион. Чудесным образом он пересек реку и прибыл в Европу. До прибытия в Порто Давид Реувени уже посетил Рим и даже был принят самим римским первосвященником. С ним беседовал император Карл. А его появление в Порто вызвало настоящую бурю среди португальских конверсос. Рассказывают, что Давид Реувени держался с ними настороженно и даже холодно. Этот маленький человечек, почти карлик, в причудливом наряде и с грамотами, скрепленными фантастическими печатями царя Иосифа, был до чрезвычайности высокомерен. Можно даже сказать, что он словно презирал своих несчастных единоверцев, вынужденных скрывать собственную принадлежность к еврейскому народу. И мне кажется, что именно это высокомерное презрение подействовало на португальских конверсос сильнее всего. Многие не просто поверили в то, что Реувени – действительно, посол еврейского царя. Они сочли его появление знаком того, что именно им предстоит стать тем передовым отрядом, который отвоюет Иерусалим у неверных.
Фантастическая эта история поразила меня. Она показалась мне столь невероятной, похожей на слышанные мною в детстве сказки о заколдованных принцах и чудесных царствах (а тут ведь были и заколдованный принц, и зачарованное царство!), что я немедленно поверил в нее. Точно так же, как верил когда-то в великанов, драконов и злых волшебников.
– Чего же хотел этот человек? – спросил я. – Для чего он прибыл в Порто?
– Он утверждал, что царь Иосиф с большим войском из представителей колена Реувена собирается напасть на неверных, владевших священным Иерусалимом. И прислал своего брата Давида к христианским владыкам для того, чтобы заключить военный союз и совместно ударить по мусульманам, – ответил ростовщик. – Более, чем на кого-либо, повлиял этот посол на вашего прадеда. Дуего ду Пирешу поверил в него сразу и бесповоротно. Он отверг христианскую веру и открыто вернулся к вере предков – к иудейской вере. Жена его не рискнула последовать за ним. И она, и его двухлетний сын – ваш дед Исаак, сударь, – остались христианами ду Пирешу. А дон Дуего отныне звал себя еврейским именем Шломо Молхо и повсюду сопровождал своего кумира – еврейского принца Давида...
– Сто лет назад, – прошептал я, пораженный.
– Сто лет назад, – Исаак Лакедем кивнул. – Почти сто лет назад ваш прадед вновь стал евреем.
– Что с ним стало? – спросил я. – С ним и с его принцем?
– Шломо Молхо погиб, – ответил господин Лакедем, отворачиваясь. Несмотря на то, что именно это я ожидал услышать – иначе подобная история не могла завершиться, я ощутил сильный укол в сердце. Пока старый ростовщик рассказывал ее, я уже представлял себе Дуего ду Пирешу, моего прадеда – молодого придворного гордеца, может быть, даже немного похожего на меня, гарцующего верхом на вороном жеребце бок о бок со странным маленьким человечком в экзотическом наряде. – Все закончилось трагически. В Мантуе Давид Реувени и Шломо Молхо были схвачены инквизицией и преданы суду. Шломо Молхо отказался отречься от еврейской веры и вновь стать христианином. Он был сожжен как еретик и вероотступник.
Теперь воображение живо нарисовало мне чудовищную картину сожжения моего прадеда на костре. Я содрогнулся. Исаак Лакедем вздохнул.
– Да, ужасная смерть, – печально сказал он. – Ужасная и позорная. Но с казнью Шломо Молхо – Дуего ду Пирешу – злоключения вашей семьи не закончились. Как и злоключения некоторых других семейств, проживавших в Порто. С момента вероотступничества Дуего ду Пирешу инквизиция с особым вниманием следила за его родными. Мое семейство тоже оказалось под постоянным подозрением, – он впервые за все время упомянул и о себе. – Нас всех с тех пор постоянно подозревали в тайном следовании еврейской религии. Вашему деду – сыну отступника Дуего – всю жизнь приходилось тщательно следить за своим
