– Этого не могло быть! – гневно вскричал я. – Никогда мой отец не пошел бы на предательство ради того, чтобы купить себе жизнь!
Исаак Лакедем молча кивнул.
– Вы правы, – сказал он. – Так же думала и госпожа Сарра душ Сильва, и единственный друг вашего отца, оставшийся ему преданным – дальний родственник Сарры Карлуш душ Барруш. Более того – они знали, что Авраам, раскаиваясь в не совершенных грехах, думал и о своей невесте. Может быть, в первую очередь. Несмотря на молодость, был он человеком очень сильным и стойким. Если бы не мысль о том, что Сарра может стать следующей жертвой инквизиторов – в том случае, если он не согласится на позорную процедуру и проявит себя закоренелым еретиком, – мысль эта, возможно, более всего повлияла на его поведение. А в случае ареста Сарры ее родственник Карлуш – как я уже говорил, друг Авраама, сирота, воспитывавшийся в доме господ душ Барруш, – тоже оказался бы в застенках. И ему, возможно, пришлось бы хуже, чем Аврааму – поскольку однажды, в ранней юности, он уже каялся в тайной приверженности иудейским обрядам. Даже при повторном раскаянии его жизнь ничто не могло спасти... – мой собеседник устало протер глаза. – Да, господин... э-э... господин Портос, поведение Авраама в инквизиции диктовалось не столько его молодостью и естественным желанием уцелеть, сколько стремлением спасти от мук людей, которых он считал близкими себе.
– Почему же к нему так отнеслись после освобождения? – спросил я.
– Потому что в среде конверсос Порто ходили упорные слухи о том, что инквизиция располагает сведениями обо всех, кто продолжает тайно сохранять приверженность вере отцов. И слухи эти подтверждались арестами, которые то и дело происходили в столице. Эта ужасная жизнь продолжалась несколько лет. Но в девяносто втором году Аврааму и его другу удалось выяснить, что предателем и доносчиком был некий Жоано душ Сантуш. Авраам выследил Жоано однажды вечером, когда тот направлялся из здания Священного трибунала, закрыв лицо плащом. Авраам ду Пирешу убил его...
Услышав имя доносчика, я приподнялся из кресла. Ведь именно этим именем были подписаны найденные мною документы.
Ростовщик неверно истолковал мое движение как возмущение и поспешно сказал:
– Нет-нет, это отнюдь не было убийством из-за угла! Это был настоящий поединок. Авраам сражался открыто, позволив противнику воспользоваться оружием. При этом он запретил вмешиваться своему другу Карлушу душ Барруш, взяв с него слово, что тот обнажит свою шпагу только в случае, если сам Авраам на этой дуэли погибнет. Его противник, Жоано душ Сантуш, был опытнее и физически сильнее. Тем не менее, ваш отец убил его. Думаю, это был настоящий Божий суд, ничем другим невозможно объяснить такой результат. После того, как Жоано испустил дух, Авраам нашел во внутреннем кармане его платья доказательства вины – донос на тайных иудеев и список тех, кого ему удалось выследить. Он приколол к груди дона Жоано записку, в которой назвал убитого доносчиком и предателем.
Так вот что представляли собой пожелтевшие листы, обнаруженные мною в сундуке вместе с нарядом, который ростовщик назвал санбенито! Донос и список тех, кого инквизиция должна была арестовать!
– После этого поступка друзья решили бежать из страны, – продолжил свой рассказ Исаак Лакедем. – Их судьбу решила разделить и Сарра душ Сильва. А вернее сказать, Сарра ду Пирешу – ваши родители втайне обвенчались за два года до того... Перед побегом дон Авраам совершил еще один дерзкий поступок: ночью он проник в часовню при Священном Трибунале и выкрал висевшее там его санбенито – одежду, на которой было начертано его имя и слова «еврей-еретик». Именно в этом грубом балахоне он в свое время прошествовал от темницы на площадь, в этом балахоне он стоял коленопреклоненным на помосте, в то время, как собравшаяся на площади толпа смеялась и улюлюкала. Таково было правило: после «акта веры», – ростовщик указал большим пальцем через плечо, на закрытую шторой картину, – санбенито всех приговоренных, и казенных, и помилованных, вывешивались в часовне Священного трибунала. В назидание другим. Авраам ду Пирешу сказал, что желает сохранить этот символ своего позора – для того, чтобы никогда не забывать о причинах, побудивших его бежать из родного города.
После долгого молчания я спросил:
– А что стало с его другом? С Карлушем душ Барруш? Он остался в Порто? Он жив?
– Жив, – ответил Исаак Лакедем. – Карлуш бежал из страны вместе с Авраамом и Саррой. И точно так же получил от короля Генриха IV письмо о натурализации. Ваш отец принял имя Авраам де Порту. В этом проявилась его ирония к определению «португальский купец». Он вообще был очень ироничным, насмешливым человеком, ваш отец, Исаак... то есть, я хотел сказать – господин Портос. Даже после ужасного судилища он нашел в себе силы пошутить. Шутка была злая, ее повторяли многие, кто злорадствуя, кто негодуя. Ваш отец сказал: «Инквизиция – это когда один крещеный еврей отправляет на костер другого крещеного еврея по доносу третьего крещеного еврея». Так он сказал, Авраам ду Пирешу, ваш отец, потому что среди инквизиторов было много наших соплеменников, да и доносчик Жоано душ Сантуш тоже принадлежал к «новым христианам».
– Это отвратительно... – пробормотал я. – Это не просто предательство – это братоубийство.
– Отвратительно? Согласен. Но не более отвратительно, чем преследовать несчастных, виновных лишь в отказе от употребления свинины. И уж во всяком случае, не отвратительнее того рвения, с которым французы-католики и французы-гугеноты резали друг друга до недавних пор, – ответил Лакедем. – Что же, мне осталось рассказать совсем немного. Ваш отец сначала поселился в Беарне, служил при дворе великого Генриха. Затем перебрался в Гасконь, где родились и вы. А его друг отправился дальше, в Париж. Он тоже взял себе новое имя. И, поскольку не испытывал особой тяги к военной карьере, предпочел финансы. Так появился на свет ростовщик Исаак Лакедем.
Я не мог сдержать изумленного возгласа – немолодой человек, сидевший передо мной, не был похож на дерзкого мстителя или беглеца от инквизиции.
– Как?! – вскричал я. – Вы – Карлуш душ Барруш? Вы помогали моему отцу отомстить предателю? И бежали вместе с ним?
Хозяин дома кивнул.
– И это меня спас ваш отец своим покаянием. Но я более не желаю слышать это имя, – сказал он. – Карлуш душ Барруш, сын генерала Оливейро душ Барруша, не может быть ростовщиком. Я – Исаак Лакедем, Вечный Жид, ненавистный добрым христианам, – господин Лакедем вздохнул. – И так же, как мой знаменитый тезка и однофамилец Агасфер, я хочу оставить Францию, я хочу уехать в Рим. Правда, тот Агасфер мечтал попасть туда для того, чтобы получить от папы римского отпущение грехов и избавиться, наконец, от тяготившего его бессмертия. Я же всего лишь хочу оказаться под защитой давних моих друзей, занимающих видное положение в еврейской общине Вечного города. Надеюсь, что вскоре мне удастся это сделать. Карл-Эммануил[6] , герцог Савойский, предложил мне должность придворного финансиста, и я думаю согласиться... – он похлопал себя по груди. – Я все время ношу при себе письмо, подписанное герцогом. Как будто талисман, оберегающий меня от злых духов прошлого. От Турина до Рима ближе, чем от Парижа... – он помолчал немного, потом добавил: – Вот и вся история.
– Постойте! – сказал я. – Вы не сказали – при чем тут дон Жаиме? За что он преследовал моего отца?
Исаак Лакедем помрачнел.
– Дон Жаиме душ Сантуш – сын убитого нами изменника, – ответил он глухо. – Он утверждал, что это было именно убийство, а не поединок. Он поклялся, что не успокоится до тех пор, пока не отомстит за смерть дона Жоано вашему отцу и мне. Однажды он появился в Ланне – вскоре после того, как ваш отец оставил службу у короля Генриха Наваррского. Он описал мне эту встречу в письме. Выражал сожаление, что дон Жаиме застал его врасплох, и Авраам не мог показать ему свидетельства вины его отца. Они дрались на шпагах. Ваш отец сообщил, что заколол своего противника. На свою беду, он ошибся...– Лакедем подошел к окну. С изумлением я увидел, что уже наступило утро. – Теперь вы знаете эту тайну. Авраам ду Пирешу мертв. Но дон Жаиме не успокоится, пока жив я. И, значит, можно ожидать его появления в Париже. Будьте осторожны – выслеживая меня, он может выйти и на вас. Не думаю, что он перенес свою старую вражду и на детей Авраама – в этом случае он бы уже нашел вашего старшего брата, оставшегося в Гаскони. Но здесь, в Париже, он может счесть вас преградой для своих замыслов относительно моей судьбы.
Глава седьмая,
