Я оглянулся и замер. Картина, представшая моему взору, парализовала мои члены. Я увидел стоящего во весь рост дона Жаиме и сразу же вновь вспомнил слова отца, сказанные им перед смертью: «Этот человек – сам дьявол!» Действительно, в чудовищно искаженном лице моего врага, не было ничего человеческого. Неверный свет луны обратил его в жуткую маску исчадия ада.
Я стоял, не будучи в силах пошевелиться, и только смотрел с ужасом на жуткую фигуру моего врага. Из раны в горле струилась кровь, казавшаяся черной, глаза метали молнии, рука с разряженным пистолетом все еще была направлена в мою сторону.
Не знаю, что случилось бы, если бы пистолетов оказалось два. Скорее всего, он убил бы меня вторым выстрелом. Ужас обратил меня в подобие каменной статуи, представлявшей собою отличную мишень.
Так прошло несколько томительных мгновений. Наконец, глаза душ Сантуша закатились, оружие выпало из разжавшихся пальцев, и мой враг рухнул навзничь.
За спиной моей послышались быстрые шаги. Арамис остановился рядом со мною и сказал потрясенно:
– Черт побери, Портос, я же видел, как вы проткнули ему глотку!
– Если бы не вы, я бы лежал сейчас с размозженным черепом... – заметил я дрогнувшим голосом.
– Мое предупреждение запоздало, – возразил Арамис. – Ваше счастье, что у него в момент выстрела дрогнула рука, – с этими словами мой друг спрятал шпагу, которую до того держал в руке. – Должен вам заметить, Портос, что поворачиваться спиной к противнику, не удостоверившись в его смерти, весьма легкомысленно. Могу напомнить вам некогда случившуюся печальную историю капитана Матаса. Пощаженный им противник убил славного капитана ударом в спину. Нравы человеческие с тех пор не изменились, уверяю вас.
– Я вовсе не собирался его щадить, – произнес я вполголоса. Губы не слушались меня, голос прозвучал хрипло. – Но это настоящий дьявол, Арамис... – с этими словами я бросил взгляд на неподвижное тело. В какой-то миг мне почудилось, что дон Жаиме вновь пытается подняться. Я судорожно схватился за шпагу. Но нет – он не шевелился.
– Дьявол? – с сомнением повторил он, быстро обретя привычную невозмутимость. – Нет, всего лишь человек, одержимый желанием вас убить. Видимо, у него были на то веские основания. Но вы его все-таки прикончили. Когда он стрелял, жизнь уже оставила его тело... – Арамис бросил взгляд на неподвижного дона Жаиме, покачал головой. – Вы идете?
– Да, – ответил я. – Но прежде я хочу убедиться в том, что с ним действительно покончено.
Мой друг молча пожал плечами и отошел в сторону. Я медленно приблизился к лежавшему и присел на корточки. Да, на этот раз дон Жаиме душ Сантуш, убийца моего отца, был мертв. Я выпрямился. Я чувствовал странную растерянность, вернее – опустошенность. Я вдруг понял, что этот человек, мой враг – вместе с тем был последней ниточкой, связывающей меня с прошлым, с тем Исааком де Порту, который оставил провинциальный Ланн и прибыл в Париж – около двух лет назад. С тем Исааком де Порту, который старательно избавлялся от гасконского акцента, с тем, который спасал семейство Лакедем, с тем, кто страстно желал отомстить за смерть своего отца.
С тем, кто некогда был влюблен в девушку по имени Рашель.
Теперь мне казалось, что вместе с Жаиме душ Сантушем ушла и та часть моего «я», которая носила древнее имя, данное мне родителями при рождении. Здесь, на площади, стоял Портос, мушкетер роты его величества, которой командовал граф де Тревиль.
Я вновь склонился над мертвым врагом. Черты его разгладились, в них не было более ничего демонического; губы чуть раздвинуты, словно в улыбке. Я всматривался в его странно спокойное, даже умиротворенное лицо так, как всматривался бы в самого себя, вернее – в Исаака де Порту.
– Да... – прошептал я еле слышно. – Да, да... Здесь, на улочке Феру, лежит не только Жаиме душ Сантуш, убийца Авраама де Порту, но и Исаак, отомстивший за эту смерть. Оставайтесь же здесь оба, покойтесь отныне с миром, и позвольте Портосу жить другой жизнью.
Прежде, чем отправиться домой, мы еще раз заглянули к Атосу. Гримо промыл и перевязал рану, напоил своего господина горячим вином и уложил в постель. Атос спал, и, несмотря на жар, его состояние не вызывало опасений.
Словно услышав наши шаги, Атос открыл глаза.
– Как вы себя чувствуете? – спросил я.
Он улыбнулся краешком губ:
– Как человек, в грудь которого вогнали несколько дюймов доброй стали... – он снова закрыл глаза. Убедившись, что он не потерял сознание, а просто уснул, мы ушли, оставив нашего друга попечениям верного Гримо. Уже на улице, прежде чем расстаться с Арамисом, я хотел спросить его: что именно он успел услышать из сказанного мне доном Жаиме. Но так и не спросил. В дальнейшем Арамис ни разу не вспомнил о той ужасной ночи. Тем не менее, мне почему-то кажется, что он знал правду о моем прошлом.
Вернувшись домой, я долго не мог уснуть. И не только потому, что все время возвращался мыслями к дону Жаиме. Было еще одно обстоятельство, тревожившее меня. В конце концов, я поднялся с постели, натянул сапоги, подошел к старому сундуку и раскрыл его. Не зажигая света, на ощупь нашел я сверток, прихваченный мною из родительского дома, после чего вышел на улицу. В ночном небе уже можно было угадать скорое пришествие утра. Хотя повсюду все еще царила ночная тишина.
Обогнув дом, я вышел на небольшой пустырь, окаймленный невысоким кустарником. Здесь я развернул позорный наряд с кровавой надписью, положил на него бумаги, подписанные покойным Жоано душ Сантушем, и щелкнул огнивом. Длинная искра слетела с кремня, и тотчас пропитанная селитрой ткань вспыхнула. Я выпрямился. Пламя весело пожирало санбенито и списки еретиков, собранные доносчиком для инквизиции Порто.
Как ни странно, я испытывал не только облегчение, но и грусть. Не так уж много времени прошло с того дня, как я покинул старый дом в Ланне. Но сейчас мне казалось, что миновали десятилетия. Я силился вспомнить лица домашних – и не мог: в памяти моей всплывали совсем другие лица.
Солнце взошло, и словно испугавшись могучего соперника, костер мой погас почти мгновенно. Я продолжал стоять над небольшой кучкой белесого пепла, до тех пор, пока внезапный порыв ветра не развеял его. Только тогда я вернулся домой.
Последующие три дня я пребывал в странном состоянии. Такие ощущения я испытал только однажды, в далеком детстве. Я тогда тяжело заболел, несколько дней находился на грани между жизнью и смертью; когда же, наконец, пошел на поправку, то никак не мог привыкнуть к краскам и запахам окружающего мира: все казалось мне чрезмерным.
То же происходило и сейчас.
По счастью, я был свободен от службы эти три дня – господин Тревиль был столь любезен, что предоставил мне отпуск, хотя я и сам не знал толком, зачем он мне нужен. Мне повезло: об отпуске я попросил на следующий же день после стычки на улице Феру, и о ее результатах наш капитан еще не знал. К концу третьего дня я оправился настолько, что решил навестить Атоса и справиться о его состоянии. Здесь я вновь встретил Арамиса. Ничего удивительного: при всем различии наших характеров, мы сходились в отношении к старшему товарищу. Арамис сообщил, что завтра с утра нас желает видеть Тревиль. Всех троих. Я хотел было предложить Атосу, который все еще не поднимался с постели, побыть дома, но он не дал мне говорить.
– Портос, Арамис, ни слова Тревилю о том, что я ранен, – голосом слабым, но твердым, сказал он. – Я прекрасно себя чувствую и не хочу лишних расспросов. Нам приказано утром быть у него? Очень хорошо. Я буду.
Спорить с ним было бесполезно.
Утром, собираясь к нашему командиру, я с огорчением обнаружил, что мой форменный плащ, которым я обмотал руку, чтобы парировать удары дона Жаиме, превратился в самые настоящие лохмотья. Нечего было и думать в таком виде предстать пред очи нашего грозного капитан-лейтенанта[11] .
Я начал перебирать свой гардероб, отыскивая сколько-нибудь приличное платье. Увы, все камзолы, в том числе и тот, относительно новый, черного бархата, которым я обзавелся еще во время службы у Дезэсара специально для королевского смотра, оказались мне тесны. Пришлось довольствоваться колетом из буйволовой кожи, который я любил за то, что он не стеснял движений, а в сражении смягчал непрямые
