удары. Я имел в нем вид вполне воинственный. Но и колет, за последнее время, стал несколько тесноват – так же, как полотняная сорочка, которую я надел под него. Бордовый бархат на кюлотах местами изрядно потерся. Единственным предметом моего наряда, не вызывавшим никаких нареканий, были отлично вычищенные Мушкетоном ботфорты с пристегнутыми золочеными шпорами.
Конечно, у меня испортилось настроение. На утренних приемах у Тревиля собравшиеся щеголяли золотым и серебряным шитьем. Трости из слоновьей кости небрежно стучали по паркету, гигантские плюмажи то мели пол, то взлетали под потолок – если их обладатели в совершенстве владели искусством шляп, которого я никак не мог освоить. Конечно, на таком фоне я выглядел бы как прореха на парадном портрете.
И тут Мушкетон дал мне отличный совет.
– Ваша милость, – сказал он, – почему бы вам не украсить свой наряд этой превосходной перевязью? Я выпросил ее у торговца под честное слово (под ваше честное слово, – пояснил он, нисколько не смущаясь) и пообещал вернуть, если она вам не подойдет. Или же заплатить, если окажется в самый раз!
С этими словами мой замечательный слуга протянул мне шедевр портняжного искусства. Или оружейного, если угодно, – поскольку предназначался он для ношения боевой шпаги. Сделанная из отлично выделанной кожи, снаружи перевязь выглядела так, что ее не стыдно было бы носить даже коннетаблю – таким количеством золотых нитей она была заткана. Но вот сзади золота не был вообще – как на простом солдатском ремне.
– Так ведь потому она и стоит втрое дешевле обычной, – резонно ответил Мушкетон в ответ на мое замечание.
Я хотел отказаться и уже открыл рот, чтобы приказать моему плуту отнести перевязь торговцу, но неожиданное соображение, вполне соответствовавшее моему настроению, удержало меня. Я подумал вдруг, что эта перевязь похожа на мою странную, двойную жизнь, на разницу между наружной ее стороной и изнанкой. Ее сверкавшая золотом половина была сродни нынешней моей жизни, открытой, бурлящей и не содержащей никаких загадок. Другая же половина, бедная и, словно бы, поношенная, походила на ту часть моей жизни, которая лишь изредка давала о себе знать – как, например, внезапным появлением дона Жаиме душ Сантуша.
Подумав так, я принял у Мушкетона перевязь, надел ее, после чего набросил поверх колета любимый плащ из алого бархата. Он скрыл простую часть перевязи, оставив шитую золотом сверкать в солнечных лучах.
Полюбовавшись на свое отражение, я отправился к дому Тревиля. Здесь я встретил Арамиса, который сказал мне вполголоса, что Атос все еще очень слаб и, скорее всего, не появится сегодня.
Мы решили не рассказывать капитану о его ранении и вообще – особо не распространяться о недавнем неудачном сражении на улице Феру.
– Если господин де Тревиль спросит об Атосе, скажем, что он болен, – предложил он.
И в этот момент нас вызвали к Тревилю. Не успели мы войти в кабинет (я заметил там какого-то молодого провинциала), как наш капитан устроил нам хорошенькую головомойку – из-за злосчастной стычки на улице Феру. Разумеется, ему живописали случившееся как решительное поражение его мушкетеров. Действительно, получалось, что шесть «синих» мушкетеров проиграли шести «красным». По мнению Тревиля, которое он не преминул донести до нас в самых резких выражениях, это настоящий позор. Мы с Арамисом сдерживались изо всех сил и лишь кивали с виноватым видом, но, в конце концов, я потерял самообладание. Я наговорил нашему бравому капитану кучу дерзостей, но, в то же время, растолковал ему некоторые детали ночного сражения, о которых, по всей видимости, ему не сообщили. Объяснив, что нас было не шестеро против шести, а вдвое меньше – поскольку двоих убили на месте, напав из засады, а Атоса тяжело ранили. Правда, я забыл об осторожности и сказал лишнего – вспомнил о Фарсальской битве, проигранной Помпеем Великим, а заодно помянул и битву при Павии. От удивленных взглядов, вызванных моей внезапно прорезавшейся образованности (равно как и от изложения ненужных подробностей, связанных с доном Жаиме душ Сантушем), меня спасло неожиданное появление Атоса. Он был смертельно бледен, шел медленно, но держался спокойно. Де Тревиль, по счастью, уже сменил гнев на милость, и вскоре мы были отпущены с миром.
Уйдя от капитана, мы вышли во двор. Здесь Арамис обратился ко мне с каким-то пустяковым вопросом. Я уже открыл рот, чтобы ему ответить, но в это время какой-то олух (оказалось – тот самый провинциал, в присутствии которого капитан давал нам взбучку) едва не сбил меня с ног и к тому же, запутавшись в моем плаще, сорвал его, представив на всеобщее обозрение злосчастную перевязь. Что мне оставалось делать, кроме как вызвать наглеца на поединок? Именно так я и поступил. Мог ли я предположить, что юный наглец, чей говор живо напомнил мне родные места, станет впоследствии моим ближайшим другом – на всю оставшуюся жизнь?!
Примечания
1
Читатель может заметить, что физическая подготовка гвардейских подразделений соответствует современному спортивному пятиборью. Это не совпадение – именно подготовка французских гвардейцев стала основой популярного вида спорта.
2
Красные каблуки на сапогах во Франции имели право носить только дворяне.
3
Знаменитый мушкетерский плащ почему-то именовался плащом «a la casaque» («в казачьем стиле»). Возможно, этот фасон плаща (несшитые, «разлетающиеся» рукава) был позаимствован из польской мужской одежды Генрихом III, который успел побывать королем Польши. Во всяком случае, один из законодателей тогдашней моды и один из миньонов короля, герцог д’Эпернон, во времена Людовика XIII как раз и командовал всей королевской гвардией (в том числе, и мушкетерами). А почему польская одежда стала именоваться «казачьей» – тут достаточно посмотреть на парадные портреты гетмана Запорожской Сечи Богдана Хмельницкого.
4
Тальман (Таллеман) де Рео (1619—1692), французский писатель. Насчет «фамилий Беарнских дворян, от звучания которых собаки дохнут» он обмолвился в «Занимательных историях». Разумеется, в 1623 году Атос не мог ее повторить. Но относительно хронологии событий – см. предисловие.
5
Исаак де Порту действительно начинал службу в гвардейской роте Дезэсара – как, впоследствии, д'Артаньян. Ж.-К. Птифис высказал предположение, что в мушкетеры Портос так никогда и не был зачислен. Но оставим это утверждение на его совести.
6
Карл-Эммануил I (1580–1630), герцог Савойи, при котором в герцогстве, особенно в Пьемонте, бывшем тогда частью Савойского герцогства, были отменены многие дискриминационные нормы, касавшиеся евреев.
7
Исторические Атос (Арман де Селлег д'Атос д'Отвьель) и Арамис (Анри д'Арамиц) действительно состояли в дальнем родстве.
8
Господин Жерар де Бриссо имеет в виду Тридцатилетнюю войну (1618 – 1648), в которой Франция поначалу не участвовала – до 1635 года. Военные же действия между Францией и Савойей действительно
